Понятно, интрига направлена в сторону великого князя Павла Петровича. О том, что императрица хочет посадить на трон внука в обход отца, поговаривали и раньше. Да и сам Павел Петрович об этом не мог не слышать. Конечно же он догадывается об этом. Догадывается, но не верит. Не хочет верить! Ведь трон-то фактически принадлежит ему, правнуку Петра Великого. Великих дел натворившего. Наследникам дел этих не расхлебать что по первоначалу, что сейчас. Павел Петрович не хочет, не хочет верить в такое против себя беззаконие – пусть она, Екатерина, творит это беззаконие при жизни, но не за гробом же. Дождется ли он вожделенного трона?

Ему давно бы пора на престол, по своим правам. И помощники подсадить найдутся. Не из их ли числа Соколович?

Подсадить Павла на престол уже пытались. Это случилось, кажется, перед самой пугачевской историей. Что-то такое там тогда произошло… Там – во дворце. Но не получилось, кашу тогда варил Панин[109]. Масон. Не масон ли Соколович? Не похож. Умен, не одержим. Масона без труда узнаешь по затаенному взгляду… Что-то там произошло тогда, во дворце… Панина выгнали вон. Казалось бы, Екатерине не по силам тогда свалить Панина, а свалила, и Панин тихо сошел на нет…

Панин был воспитателем великого князя Павла Петровича, назначенным еще императрицей Елизаветой Петровной к любимому внуку. Тоже подумывавшей посадить внука в обход отца, «гольштинского чертушки» – так его называла еще императрица Анна Иоанновна, окажись он поближе, она бы нашла способ придушить петровского последыша.

Панин держал в руках иностранную Коллегию. Мастерил Россию под Пруссию – не за взятки и пенсионы, как до него Бестужев, а по своим масонским высшим соображениям. Что-то у них тогда не получилось, там во дворце. Казалось бы, сила на их стороне. Орловых[110] к тому времени уже удалили. Потемкин еще не вошел в силу. Павлу Петровичу исполнилось совершеннолетие. Его на трон, матушку в монастырь – еще ведь «гольштинский чертушка» собирался ее туда упрятать, да она с Орловыми его опередила… И в этот раз опередила, теперь уже его сынка…

Там еще была первая невестка, Наталья Алексеевна[111] – она же потом и умерла родами. Сама ли или ей помогли… Но так или иначе – ушла в мир иной… Там же всплывал сынок Разумовского[112]… Они бы Павла прибрали, как некогда его родителя – если, конечно, с помощью «гольштинского чертушки» родила Екатерина на свет божий Павла, теперь так сильно мешающего. Его она давно бы отправила следом за «гольштинским чертушкой», но тогда кто есть Екатерина? На Павле-то она и держится… И вот Панина – в отставку, почетно, с орденом и наградами, но из дворца вон, и от дел в сторону. Наталью Алексеевну – в могилу. Сынка Разумовского – послом в Неаполь. А Павлу – новую жену и в Гатчину, тоже подальше от дворца. А там, глядишь, и Потемкин… Двоих их не свалить.

Но время пришло. Потемкин далеко. Павел заждался своего часа. Соколович, Соколович… Откуда он взялся? Но Соколович не сынок Разумовского. И даже не Панин. Соколович мог бы… Откуда же он все-таки взялся? Надо бы спросить у «Родственничка».

Родство дело святое[113], а деньги дело иное.

Русская пословица.

Карл Долгоруков позвал Прокопия.

– Съезди в таможню, узнай, когда прибыл из Парижа господин… чина не знаю, Костеникин. А потом купи фунта два лучшего кофию, осетрины для обеда и привези «Родственничка».

«Родственничком» Карл Долгоруков называл известного всему Петербургу и Москве Долгорукова, происхождение которого было не совсем ясным и который, как и сам Карл Долгоруков, держал себя вне семейства Долгоруковых.