Эльфи. Людвиг тосковал по ней каждую минуту своей жизни. Он тосковал по их задушевным беседам, по ее мудрым советам, их любви, которую он пронес через все пятьдесят восемь лет их знакомства. Рак подступал к ней дважды, и дважды отступал – но так только казалось. В действительности он проник в лимфатические узлы, спинной мозг и в конце концов поразил весь организм. Каким мужеством она обладала! Стойко, без единой жалобы, переносила болезненные, унизительные процедуры химиотерапии и даже находила в себе силы шутить по поводу выпадавших волос. Она молчала и тогда, когда уже не могла есть из-за отслоения слизистой оболочки рта. Эльфи боролась за свою жизнь, словно львица.

После изнурительного курса лечения она вроде бы пошла на поправку. Во время краткосрочного периода обманчивого улучшения состояния они предприняли последнее путешествие – на ее родину, в Верхнюю Баварию, которую она покинула из-за любви к нему. Они отправились в Карвендель, и, казалось, оба предчувствовали, что это их последняя совместная прогулка. На глаза у Людвига Хиртрайтера навернулись слезы. Спустя всего три недели он похоронил Эльфи. Оба его сына и дочь стояли рядом с ним, но они едва перемолвились, столь глубока была разделявшая их пропасть. Возможно, следовало воспользоваться случаем и помириться с ними, но из-за невыносимой душевной боли ему было не до этого. Теперь мириться было поздно. Слишком много недобрых слов сказали они друг другу, и их уже нельзя было вернуть назад. Людвиг был одинок, и таковым ему суждено было оставаться до конца своих дней.

Он сидел неподвижно и вслушивался в тишину леса. Легкий ветерок шевелил верхушки деревьев. До его слуха доносился слабый шелест листьев. Пахло ясменником и черемшой. Время от времени раздавался крик сыча. Барсучиха вывела своих детенышей на бледную лунную дорожку, пересекавшую поляну. Где-то в подлеске возился красный дикий кабан. Привычные, родные звуки и запахи, бальзам на его душевные раны.

Ему вспомнились события прошедшего вечера. Гнев на Яниса еще не утих. С самого начала этот парень вызывал у него подозрение. Хотя он и сделал многое в пользу общего дела, его мотивы представлялись эгоистичными, а одержимость, отчетливо прослеживавшаяся во всех предпринимавшихся им действиях, казалась просто опасной. Каким образом он узнал о предложении «ВиндПро»? Не поддерживает ли он связи с фирмой, на которую раньше работал? Конечно, ему нужно было самому рассказать о предложении, но он думал, что в этом нет необходимости. Кроме того, Людвиг опасался, что столь невероятная сумма может посеять недоверие и внести раскол в ряды членов комитета. Именно это и произошло сегодня вечером. Хиртрайтер сожалел о том, что прилюдно дал оплеуху Янису. Ему не следовало реагировать так бурно, но от ярости он потерял контроль над собой. И еще эта глупая баба набросилась на него! Он был несправедлив к Рики и понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Причина его тайной неприязни к ней заключалась в том, что она предоставила Фрауке не только работу, но и кров. Если бы не Рики, сегодня Фрауке жила бы с ним, в усадьбе…

Телль вздрогнул и тихо зарычал во сне. Хиртрайтер протянул руку и погладил его жесткую шерсть.

– Все они понимают нас неправильно, – тихо произнес он, и Телль поднял уши.

В принципе, Людвиг ничего не имел бы против парка ветрогенераторов, если бы это место подходило для него. Но, как показали результаты двух независимых экспертиз, оно для него не подходило. Деревья вырубили бы в целях извлечения коммерческой выгоды, а лопасти ветротурбин отказались бы вращаться. Хиртрайтер познакомился с разряженными молодчиками из этой фирмы и видел, с каким легкомыслием они распоряжались деньгами, которые, по сути дела, принадлежали налогоплательщикам. За короткое время они подняли цену за Поповский луг до трех миллионов. По иронии судьбы, именно своим нежеланием продавать луг Хиртрайтер мог подрезать крылья ветротурбинам. И он сделает это. Что бы ни думали о нем люди, Тейссен и Кº получат Поповский луг только через его труп.