Некоторые из учеников – и Глория в том числе – недоумевали, но Пит прекрасно понимал, о чем говорит мистер Рикер, он же Рикки-Хиппи, потому что, взявшись за записные книжки, прочитал и десятки критических эссе по творчеству Джона Ротстайна. Многие авторы считали Ротстайна одним из величайших писателей Америки, ставили его в один ряд с Фицджеральдом, Хемингуэем, Фолкнером и Ротом. Другие – меньшинство, но крикливое – заявляли, что произведения его второсортны и пусты. Пит прочитал рецензию в «Салоне», в которой автор назвал Ротстайна «королем острот и святым покровителем дураков».

– Ответ – это время, – поведал им мистер Рикер в первый день учебы Пита в десятом классе. Он расхаживал туда и обратно, шурша древними клешами, иногда размахивал руками. – Да! Время безжалостно отделяет глупое от не глупого. Это естественный, дарвиновский процесс. Именно поэтому романы Грэма Грина продаются в любом хорошем книжном магазине, а романы Сомерсета Моэма – нет. Разумеется, эти романы до сих пор существуют, но их надо заказывать, а для этого о них нужно знать. Большинство современных читателей его не знают. Кто когда-нибудь слышал о Сомерсете Моэме, поднимите руку.

Ни одна рука не поднялась.

Мистер Рикер кивнул, как показалось Питу, весьма мрачно.

– Время определило, что мистер Грин – это не глупо, тогда как мистер Моэм… нет, не то чтобы глупо, но достойно забвения. Он написал несколько очень хороших романов, на мой взгляд… «Луна и грош» – роман замечательный, мои юные дамы и господа, замечательный, и еще он написал множество великолепных рассказов, но ничего из этого не включено в ваш учебник. Плакать ли мне из-за этого? Негодовать? Потрясать кулаками и кричать о допущенной несправедливости? Нет. Этого я делать не буду. Такое разделение – процесс естественный. Вы это поймете, юные дамы и господа, хотя к тому времени, когда это случится, я превращусь в точку в вашем зеркале заднего вида. Надо ли мне говорить вам, как это случится? Вы что-то прочтете… скажем, «Dulce et decorum est»[8] Уилфреда Оуэна. Можем ли мы использовать это стихотворение как пример? Почему нет?

Потом, более сильным голосом, от которого по спине Пита побежали мурашки, а горло сжалось, мистер Рикер прокричал:

– «Мы, словно под поклажей бедняки, / Согнувшись, с перебитыми ногами, / Захлебываясь кашлем…»[9] И так далее, и так далее. В том же духе. Кто-то из вас скажет: «Это глупо». Нарушить ли мне обещание не спорить, даже если я считаю стихотворение мистера Оуэна величайшим из тех, что посвящены Первой мировой войне? Нет! Это всего лишь мое мнение, видите ли, а мнение, как и очко, есть у каждого.

Юные дамы и господа загоготали.

Мистер Рикер выпрямился в полный рост.

– Я, возможно, накажу тех, кто будет мешать занятиям в моем классе, я умею поддерживать дисциплину, но я никогда не отнесусь к вашему мнению без должного уважения. И однако! И однако!

Палец поднялся.

– Пройдет время! Tempus действительно fugit! Стихотворение Оуэна вывалится из вашей памяти, и в этом случае ваш вердикт «это глупо» окажется верным. Во всяком случае, для вас. Но некоторым оно вновь придет на ум. И вновь. Причем, возвращаясь, оно будет приобретать все новую глубину, обусловленную вашим взрослением. Возвращаясь, оно будет казаться менее глупым и более жизненным. Более важным. Пока не засияет, юные дамы и господа. Пока не засияет. На этом позвольте закончить разглагольствования моего первого дня, и я попрошу вас открыть шестнадцатую страницу этой замечательной книги под названием «Язык и литература».

Одним из рассказов, которые мистер Рикер предложил им для прочтения в тот год, стал «Победитель на деревянной лошадке» Дэвида Герберта Лоуренса, и, конечно же, многие юные дамы и господа мистера Рикера (включая Глорию Мур, которая все больше надоедала Питу, несмотря на ее действительно великолепную грудь) сочли этот рассказ глупым. Но не Пит, прежде всего потому, что жизнь заставила его повзрослеть раньше других. И когда 2013 год уступил место четырнадцатому – году знаменитого Полярного вихря, когда все обогреватели Среднего Запада работали с максимальной нагрузкой, сжигая деньги мешками, – история эта часто приходила ему на ум, приобретая все большую глубину. Снова и снова.