– Ваше пожелание будущим революционерам.

– Остановиться, подумать, поучиться и снова подумать, до того как начнете что-нибудь делать.

«Генетический анализ показал, что Джин Шарп не является отцом «цветных» революций», – записала я себе в блокнот красивую фразу. И задумалась. Живой профессор Шарп не соответствовал образу – ни по уровню достатка, ни по физическому состоянию. Он был непропорционален тому, что делал. Весь хваленый Институт Альберта Эйнштейна состоял из него самого и двух сотрудниц, которые помогали ему разгребать почту и редактировать книги. Последние стопками лежали тут же, на холодильнике. «Вообще-то словарь Джина Шарпа стоит сто долларов, но вам мы продадим за 20», – предложили нам его помощницы голосами распространительниц «Гербалайфа». В три жилых этажа наш герой нас с фотокорром не пустил – так что мы, увы, не смогли заснять для истории, как он поливает свои знаменитые орхидеи. «Там у меня беспорядок. Это здесь я более или менее чистоту навел…» – смущенно объяснял он, оглядывая бумажные горы на своем рабочем столе, к которому он в свои 84, едва ходя, спускается каждый день, чтобы работать. Острейший ум и почти полная физическая беспомощность.

Я написала еще один абзац, почти благостный: «Вот такой он, мистер Шарп: живущий на окраине Бостона, на улице, по которой ветер гоняет мусор, работающий в кабинете, заваленном бумагами. Человек, создавший систему, которая может перевернуть мир, в конце жизни об этом пожалевший и пытающийся остановить молодых революционеров от непродуманных – действий».

Вечером пересматриваю отснятый материал и ничего не могу понять: будто закончилось действие гипноза. Как можно было так попасть под обаяние его ума, что не заметить на буклете Института имени Альберта Эйнштейна рекламный слоган: «Консультации c правительственными министрами, парламентариями и волонтерскими организациями для развития гражданского сопротивления – такого, как было в Литве, Латвии, Эстонии и Таиланде».

То есть, выходит, приложил профессор Шарп руку к «бархатным» революциям в Прибалтике – первым «цветным» на пространстве СССР?

Да, забыла ему напомнить: все-таки есть, есть возле вильнюсской телебашни высотные дома, с крыш которых могли стрелять снайперы…

Парадокс заключается в том, что знаменитый криминолог, генерал-майор МВД, доктор юридических наук Владимир Овчинский всю правду о событиях в Литве знал еще в феврале 1991-го, когда в соавторстве с политологом Сергеем Кургиняном опубликовал свое знаменитое расследование «Литовский синдром», – вернувшись из Вильнюса, в который был командирован сразу же после того, что случилось у телебашни:

«Очевидно, что возможность кровопролития была заранее смоделирована со стороны советников Ландсбергиса, так как уже в момент захвата телевидения с автономных радиостанций в эфир пошли заранее заготовленные пленки на различных языках о том, что «в Вильнюсе пролилась кровь и осуществлен военный переворот».

Информация, которую журналистам спустя годы приходится добывать по крупицам, была ими собрана, проанализирована и опубликована 25 лет назад, – да только в тогдашнем демократическом угаре их с Кургиняном никто не захотел слушать.

– Каким образом вы оказались на месте событий в Вильнюсе, в качестве кого, и перед кем впоследствии отчитывались?

– История берет свое начало гораздо раньше, когда в стране только начались межнациональные конфликты, – с Нагорного Карабаха. Министром внутренних дел Вадимом Бакатиным во ВНИИ МВД был создан Отдел чрезвычайных ситуаций, который подчинялся напрямую оперативному управлению штаба МВД СССР и непосредственно через него – министру. Оперативное управление возглавлял Владислав Насиновский – это человек, который был одним из руководителей группы «Кобальт» в Афганистане, очень опытный оперативник. Он нас курировал в управленческом, оперативном плане. Сначала мы работали в Нагорном Карабахе, потом в Цхинвале, затем в Молдавии. Когда в 1990 году литовцы объявили о своей независимости, определенные силы внутри КПСС и правительства СССР были заинтересованы в – наличии независимых потоков объективной информации. И мы напрямую докладывали Политбюро, председателю Совета Министров Николаю Рыжкову, председателю КГБ Владимиру Крючкову и Леониду Шебаршину, начальнику внешней разведки, тогда это называлось Первым главным управлением КГБ СССР. Таким образом я, работник милиции, совершенно неожиданно оказался включен в анализ политических событий в стране.