Бобер тихо присвистнул:

– Алик, не заводись. Каким бы дерьмом ни оказался барин, управляющий должен знать меру. Состригай шерсть, сдирай кожу, да только, братец, не куражься, это больше всего обижает аборигена, особенно русского. Обмани, но с уважением. Поэтому кто бы ни был виноват на деле, жечь пойдут не ментовку, а дом хозяина рынка, если что.

Кастуев только махнул рукой, показывая, что они с Бобром никогда не поссорятся по-настоящему из-за того, о чем сейчас спорят.

– Россия опять на пороге великих событий, – сказал Елагин, и в тоне его проскользнула ироническая нотка.

Бобер насупился:

– А ведь зря смеешься, московский гость. Это вам там, в кремлях, кажется, что все события вершатся путем передвижения группы миллиардов долларов из одного угла Садового кольца в другой, а может статься, настоящий метан копится здесь, в этих трясинах. И ведь когда-нибудь рванет.

– Хватит мне песен про Садовое кольцо. Любимая тема усталых провинциалов. Тем более что кольцо – оно и есть кольцо.

– В каком смысле?

– В том смысле, что нет у него углов, и как двигать миллиарды из одного угла кольца в другой – непонятно.

Мотор «пятерки» взвыл, и она пошла на обгон целой колонны мрачных, кривовато сидящих фур.

– Приближаемся, – сказал Кастуев.

– К чему?

– Тут была огромная промзона лет двадцать назад. Чуть ли не новый газоконденсатный комбинат, как в Тобольске, собирались строить, а получилась в итоге большая перевалочная база межрегионального масштаба. Каких только здесь номеров не встретишь.

– И кто это все контролирует?

– Это чисто бандитские дела. А заправляет всем некто Танкер. Личность загадочная и малоприятная.

Бобер гнал машину мимо длинной-предлинной цементной стены с ошметками колючей проволоки кое-где поверху. Ближе к въездам начинали попадаться граффити – в основном похабные или безумные, например: «Глазьев – наш президент», но потом они вновь исчезали: и передовая, и матерная мысль сникали перед пространством русского забора.

– Тут главное – не пропустить поворот, – сказал Бобер и пропустил его. – Ну вот, всегда так.

Сдали назад и скатились с разбитого асфальта на мягкий, кое-где укрепленный пятнами щебенки проселок.

Стемнело. Дорога петляла. Фары нервно перебирали стволы придорожных сосен.

– Дальше пешком, – сказал Кастуев, когда двигатель замолк.

– Здесь же лес.

– Не Садовое кольцо, это точно.

Быстро накачали небольшую лодку, стащили по песчаной насыпи к реке.

– Тут недолго, – опять подал голос Бобер, – главное – такую большую развесистую сосну не пропустить.

Плыли минут пятнадцать по течению, отталкиваясь дюралевыми веслами от топляков. Небо было вызвежжено самым парадным образом. Сиди себе и поджидай соответствующее дерево. Что-то замелькало впереди на водной глади.

– Бакен, – успокоил Бобер, хотя его никто не спрашивал. Елагин шепотом спросил о другом:

– Послушайте, вы говорили, что встречались с этими профессорами, были у них два раза, так они вас что – по этому маршруту к себе в гости возили?

Ответом ему было сдавленное:

– Сосна!

Майор поднял голову и невольно восхитился, несмотря на всю неординарность своего положения. Огромная разлапистая крона закрывала полнеба, горевшего, о чем уже говорилось выше, невероятно яркими звездами, так что, когда лодку швартовали, болтая туда-сюда, майору на несколько секунд показалось, что он наблюдает мерцающий беззвучный фейерверк над Москвой-рекой.

Дальше было не так красиво и интересно. Карабканье по почти отвесной насыпи, продвижение узким распадком, сплошь заросшим сухим малинником и еще какой-то пахучей и колючей дрянью. Наконец – следы цивилизации: полуобвалившаяся кирпичная стена и выдавившаяся с той стороны ржавая цистерна.