– Значит, бывалый солдат.

– Так точно!

– Ну что, Гриша, придется снова вспомнить службу.

– Я готов, товарищ генерал.

– Спасибо! Для тебя я Александр Николаевич. Жди в машине, я сейчас.

– Может, что поднести, товарищ генерал? – предложил Григорий.

Колпаченко невесело улыбнулся и заметил:

– Э-э, забыл ты, товарищ старший сержант, военному подносят только патроны и чарку, все остальное он делает сам.

Григорий хмыкнул и, развернувшись, направился к выходу.

Проводив его теплым взглядом, Колпаченко возвратился в комнату, и обняв жену за плечи, подвел к дивану и предложил:

– Тонечка, присядем на дорогу.

Она, смахнув с глаз слезы, присела рядом и прижалась к нему всем телом. Александр почувствовал, как оно затрепетало, и к его горлу подкатил колючий комок.

«Милая ты моя! Верная ты моя! Сколько же я тебя буду мучить? Когда все это закончится?» – казнился Колпаченко.

Антонина не выдержала и всхлипнула. Он, боясь показать свою слабость, внезапно осипшим голосом произнес:

– Все, Тонечка, мне пора!

– Саша! Сашенька! Господи сохрани тебя и твоих ребят! – срывалось с дрожащих губ Антонины.

Он, торопливо поцеловав ее, подхватил спортивную сумку – «тревожный чемодан», и поспешил на выход. Во дворе у BMW 5-й модели его ждал Григорий. Забросив сумку в багажник, Колпаченко занял переднее сидение, оно жалобно скрипнуло под весом в 120 килограммов могучего тела, и распорядился:

– Поехали, Гриша!

– А по какому маршруту, Александр Николаевич, через Краснодар или Адыгею? – поинтересовался тот.

– А где быстрее?

– Через Адыгею чуть длиннее, но там движение меньше.

– Значит, через Адыгею.

– Есть, товарищ генерал! – по-военному ответил Григорий и тронул машину.

Быстро выбравшись из города, он, ловко маневрируя, пробился сквозь пробку на перевале у станции Тоннельная, и, вырвавшись на простор, прибавил газу. Серая лента шоссе извивалась по живописным предгорьям. Колпаченко остановившимся взглядом смотрел перед собой и не замечал красот Южной Кубани: густых лесов, подернутых легким золотистым налетом увядающей листвы, оранжевого моря полей подсолнечника, раскинувшихся до самого горизонта. Он не слышал мелодичной, берущей за душу, казачьей песни, которую пели бригады девчат, собиравшие помидоры.

Перед глазами генерала стояли иные сцены – чудовищные по своей жестокости и бессмысленности: объятые огнем пожарищ дома, искореженные гусеницами танков остовы машин, истерзанные осколками и собаками, распухшие на жаре и издающие непереносимый смрад, трупы людей. Все это повторялось в выжженном палящим солнцем афганском Кандагаре, в благодатных субтропиках Абхазии, в мрачных развалинах Грозного. И этому безумству и жестокости человека не было видно конца.

Резкий толчок заставил Колпаченко встрепенуться. Григорий резко ударил по тормозам и чертыхнулся. Из кустов на дорогу вальяжно выплыли два милиционера. Капитан, лениво помахивая жезлом, неспешно приближался к BMW.

– Чертовы доишники! Теперь будут доить по полной программе! – в сердцах воскликнул Григорий.

– Все будет нормально, Гриша, мы же не на свадьбу едем, – развеял его опасения Колпаченко.

– Хорошо, если только подоят, а то еще в ментовку потащат, – продолжал сокрушаться Григорий.

Колпаченко бросил нетерпеливый взгляд на часы. Стрелки неумолимо отсчитывали драгоценные для него секунды и минуты, а капитан-милиционер, как нарочно, тащился будто черепаха. Оценивающим взглядом прошелся по машине, номерам, и его глаза алчно блеснули. Небрежно козырнув, он представился и потребовал у Григория права. Тот потянулся к документам.

– Погоди, Гриша! – остановил его Колпаченко и обратился к милиционеру: – Товарищ капитан, водитель здесь не причем. Все вопросы ко мне.