Денег всегда не хватало, особенно, когда ты, кандидат в студенты без стипендии и общежития. Раз в неделю ходили с Николаем Потеряйко на вокзал. вагон разгрузим – и в воскресенье к матери в Табаксовхоз – не с пустыми руками.

Первую сессию сдал на «отлично». Счастливый, иду по университетским коридорам с однокурсниками. Навстречу ректор. Узнал меня:

– Как дела, студент?

– Хорошо! – отвечаю.

– Ничего у него не хорошо, – это встревает в разговор Карл Лепин, – стипендии нет, общежития нет.

Ох, как неловко получилось. Как будто пожаловался. Ректор-то, наверное, свой вопрос мимоходом задал, формально.

Но для Тулегена Тажибаева не было ничего формального, что касалось студентов. Он побагровел, развернулся молча и грозно двинулся в деканат.

Кто я ему? Мне 17 лет, идет 47-й год. Еще жив Сталин. По стране катятся репрессии. Как этот отважный человек не побоялся вступиться за ссыльного грека?!

Через какое-то небольшое время я получил стипендию за все прошедшие месяцы учебы – 20 рублей! Вот погуляли с ребятами!

Организовали с ребятами музыкальный ансамбль. Я там такой герой – и на ударнике, и на мандолине. Гордился собой, нравилось быть в центре внимания.

Однажды смотрю – мой товарищ по ансамблю Виктор Цикало услышал какую-то замысловатую иностранную музыку, взял мандолину – и повторил сходу. Да так чисто, так правильно и с фантазией. Гордыню мою как рукой сняло: всегда найдется кто-то и поталантливее тебя.

Летом, на каникулах, я стал ездить в экспедиции под руководством Горяева с химиками из лаборатории растительного сырья Института химии. Там я впервые самостоятельно выполнил настоящее важное задание. Сам придумал и сам сделал аппарат для экстракции сока из растений. в составе группы был биолог Петр Петрович Поляков. Он собирал травы, и мы перерабатывали их на моем аппарате, делая отгоны для анализов.

Так я прошел с экспедицией по всему южному Казахстану, начиная с Чаянского района. Затем через село Славянка и дальше, в Узбекистан до Ташкента. Потом – Таджикистан. Ленинабад – берег Зеравшана. Запомнилось, что таджики тепло отзывались о греках.

Однажды в какой-то сельской столовой почудилась греческая речь. Удивился, давно не приходилось слышать. Думал, я один грек на всю округу. Двое беседующих стали недоверчиво на меня поглядывать, приглушили голоса. А я осмелел – может, думаю, они о моем дяде Алексее, сосланном в эти места, что-нибудь знают. Спросил по-гречески. Они успокоились. «Ксан- допуло, говоришь? Да у нас здесь столько Ксандопуло – не перечесть!» А я-то предполагал, что только меня судьба так далеко забросила.

По дороге на Зеравшан проезжали перевал Александра Македонского. Горы в тех местах все поросли арчевником в рост че- ловека. Дикая природа! Воздух – чистейший, стерильный, мож- но сказать. Еда не портилась сутками без всякого охлаждения. Поговаривали, что и медведя, и других крупных хищников можно встретить в этих зарослях. Мы встречали только непуганых зайцев. Пытались даже охотиться, но безуспешно. Все зайцы так и остались непугаными и настрелянными.

Охотник я неудачливый. В широкой долине вдоль Чарына водилось множество диких котов. Видимо, пищи им хватало вдоволь на всю компанию: куда ни ступишь – в воздух подни- мается стая фазанов. Стрелял. Вслепую почти, но дробью. Хоть одного-то должен был зацепить, чтобы добыть дичи на обед товарищам по экспедиции. Нет, не получалось.

На перевале санташ, в приграничной зоне у конезавода нас встретили военные, стали проверять паспорта. Меня беспаспортного иностранного подданного спрятали под походным снаряжением. во всем остальном я никакого неравенства не ощущал. Ко мне, студенту, относились как к равноправному участнику экспедиции и требовали, соответственно, как с равного.