Интерьер не отличался роскошью и непосредственностью. Из мебели были лишь одноместная кровать с несколькими одеялами и подушками; два шкафа, один из которых заполняла одежда, а другой книги; туалетный столик с зеркалом; большое, уже изрядно потрепавшееся кресло. Несколько свечей догорали остатки жизней в медных подсвечниках с крашенными в красный цвет стёклами. В результате, недорого обставленная комната приобретала королевский огненный вид.

–Положи её на кровать, – указала на мягкую койку Цецилия. – Да, вот так, осторожно.

Лев аккуратно, придерживая голову, опустил Влерастишу.

–На, держи, – Цецилия протянула небольшой стальной нож с рукояткой в виде змеиной кожи. – Разрезай верёвки, а я подойду через пару минут.

Лев взял нож в руку и посмотрел на лезвие. На нём была выгравирована надпись: «Будущей королеве всех живых, моей любимой доченьке Цеце. С любовью, папа». Лев, с ювелирной осторожностью, начал резать веревку, стараясь не разбудить Влерастишу.

–Что-о… – чуть слышно застонала Стиша. – Где я? Всё так болит…

–Эм-м… – Лев сомневался, как правильно к ней обращаться. – Госпожа, всё хорошо. Вы уже дома, в своей кровати.

–Ты! Я тебя помню, ты поймал и связал меня, – на глазах Стишы выступали слёзы.

–Да, мне пришлось. У вас был приступ…

–Понятно, мне всё понятно. Цецилия и тебя обманула! Она сказала, что у меня истичизм, верно? – правый глаз Стишы нервно дёргался, а губы тряслись.

–Да, она сказала так, потому что вы больны, госпожа. А сейчас вам стоит отдохнуть.

–Ложь! Враньё! Я вполне себе здорова! – окончательно разрыдалась Влерастиша.

При красном кровяном свете Лев мог детально рассмотреть ее лицо. Она и вправду была практически копией Цецилии: рост, длинные волосы, нос, губы, глаза – всё одинаковое. Только вместо ожога, на лице искажало множество мелких шрамов, как от точечных порезов ножом. У мамы с дочерью отличался ещё и взгляд. У Цецилии он был цепким, скептическим, насмешливым и самоуверенным, а у Влерастишы отрешённым, растерянным и жутко тоскливым.

–Помоги мне сбежать отсюда, я больше не вытерплю, – Стиша резко вцепилась в руку Льва.

–Зачем вам бежать? Тут ваша дочь, которая заботится о вас…

–Ты совсем в людях не разбираешься, щенок! – в этот момент Стиша была похожа на дочь точь-в-точь.

–У вас это семейное дело, да? Оскорблять тех, кто вам помогает?

–Прости, прости меня. Я не такая, как она! Во всём виновата Цецилия – источник всех бед и зла, точно дьявол, – взволнованно щебетала Стиша.

Лев хотел услышать продолжение да с подробностями, но в комнату вернулась Цецилия, державшая в руке баночку с жидкостью болотного цвета.

–Держи её за руки и за ноги, – скомандовала она. – Надо залить ей это в рот.

–А не проще ли это было сделать, пока она была связана? – спросил Лев.

–Я сначала не хотела поить ее этой штукой, но наш доктор настоял.

–Это, кстати, что за бурда?

–Успокоительное.

–Она вроде спокойна, зачем ей это давать?

–Послушай, Лео. Ты проходил курсы в гвантине Жимайро?

–Гвантин и Жимайро. Целых два незнакомых слова на одно короткое предложение. Не проходил.

–Откуда же ты прибыл, раз не знаешь таких слов… – закатила глаза Цецилия. – Гвантин— это что-то типа здания, в котором молодые люди получают знания в той или иной сфере.

–Институт?

–Наверное, – улыбнулась Цецилия. – Ну, думаю, что да. Это твой, как это, институт. А Жимайро – это учёный, живший около 20 риплов назад. Я имею ввиду, около ста лет назад. Многие болезни исследовал, в том числе и истичизм.

–Ну, с каждым разом я узнаю всё больше, спасибо, – протараторил Лев. – Но сейчас речь о другом. Зачем вводить в организм совершенно ненужные вещества?