– Вали! Убирайся!
Дверь захлопнулась.
Прошло три дня. Она бродила по своему магазину, продавала книги. Любовные романы и стихи. Приятная клиентура. Ее магазин был единственный на всю округу, после того как закрылся «Хемлинс» на Вестерлонггатан, просуществоваший почти полтора столетия, – ее магазину недавно стукнуло одиннадцать лет.
– Теперь вы у нас только и остались, – говорили дамы из кружка любителей чтения, которых переполняло желание обсудить все созданные человечеством шедевры.
Ингрид отвечала им безучастно. Ее грусть бросалась в глаза.
– Дорогая, мы так переживаем за вас…
– Это всего лишь печаль. Пройдет. Со мной такое бывает осенью.
Она снова одна. Смотрит на дверь.
А там он.
И они играли. Гонялись друг за другом, дурачились на полу. В дверь постучала соседка из квартиры слева:
– Простите, у вас все в порядке?
Ингрид раскраснелась, волосы всклокочены.
– Да-да, все хорошо. Извините, если потревожили. Просто забылись.
Титус. Что за имечко! Но у него ответ наготове:
– Я знаю издателя по имени Брутус. Крутой бренд, а? «Издательство Брутуса»…
Титус. Титус… Титан.
Сильный и неуязвимый.
И однажды, в восемь вечера:
– Сегодня я все ей скажу.
– Ей? И что же ты скажешь?
– Ты знаешь что.
Сердце затрепетало, забилось под ребрами, под ладонью.
– Нет, не знаю, – прошептала она.
– Скажу, что настала пора расстаться.
Ингрид спрятала лицо в ладонях. Внутри разрасталась радость.
– И как, по-твоему, она отнесется к новости?
Он молча покачал головой.
Никаких подробностей Титус ей так и не сообщил. О Розе. О ее характере, о том, кто она, чем живет, как смотрит на него, как просыпается по утрам. Ничего из того, чем ей так хотелось изводить себя, он ей не рассказал. Лишь произнес:
– Если бы я не уважал ее так сильно, все обернулось бы намного проще. Если бы она была похожа… ну, на Биргитту, например. На мать девочек.
– А как же мальчик? Ее сын?
– Томас. Вырос без отца. Так что я стал… в общем, мы привязались друг к другу, что ли.
– Но разве он уже не взрослый?
– Взрослый. В прошлом году школу закончил.
– Титус, я вот что давно хотела у тебя спросить. Можешь не отвечать, если не хочешь. Но как у вас с Розой все складывалось в самом начале?
Титус поморщился, будто от боли:
– Она была сильной и надежной подругой.
Опять это слово. Подруга… Друг…
– А как же любовь?
О, этот архаический слог, возникший, едва лишь они заговорили о сложных вещах!
– Разумеется, любовь тоже была.
– Была?
– Да. Была.
– А сейчас?
– Да сколько можно, Ингрид! Сейчас есть только мы!
Роза
В кухонном полу – люк. Под ним лестница, ведущая в подвал. Подняла крышку люка, легла на живот, заглянула вниз. Лестница выглядела надежной, вполне сгодится, чтобы закончить начатое. Только бы дотащить до яблони.
А нога все болит, ноет и ноет.
Роза старалась отвлечься от боли. Надо будет надеть рабочие перчатки, так крепче можно ухватиться. Она какое-то время лежала у люка, вглядываясь в темноту. Внезапно из подпола донесся шорох. Блеснула пара юрких, сверкающих точек.
– Фига, ты?
Шелест, топоток. Нет. Не Фига. Там зверь покрупнее. Потяжелей.
Посветила фонариком вниз, но ничего не разглядела. Придется спускаться.
Первоначально пол был залит цементом, но Томас и друзья уложили сверху квадратные панели, соединявшиеся друг с другом. Кажется, они назывались «Браго»… а может быть, так называлось печенье? Печенье «Браго»? А, нет, вспомнила: «Берго». «Берго-тайлз».
Она встала в центре подвала. Из открытого люка падал прямоугольник света, в углах затаилась тьма. Лучом фонарика Роза высвечивала стены, пока наконец не увидела подтверждение своим опасениям. В одном углу чернела дыра. Плохо. Нужно приглядывать за крысами, зря позволила им расплодиться.