– Передай, передай, – проворчал, успокаиваясь Рудин. – Вот ты же умный человек Петр Михайлович, а такой глупостью занялся. Зачем тебе это? Поверь моему слову, у тебя и без этой мышиной возни перспективы очень хорошие. Не порть сам себе жизнь. И вообще, у тебя же куча своих проблем, вот дочурка твоя, говорят совсем от рук отбилась. Не дело это, Петр Михайлович. Детей, как и жен, надо в строгости держать.

Толстые губы Рудина растянулись в ухмылке.

– Побереги дочку, Петя.

Игорь Иванович тщательно вытер губы салфеткой и, не прощаясь, ушел. Через огромное окно ресторана Кириленко видел, как лимузин директора «Нацнефти» отъехал от тротуара, включив маячок, развернулся через сплошную и исчез из виду. Петр Михайлович нашел в телефоне номер дочери и нажал вызов. Пошли длинные гудки, которые затем сменились короткими. На экране появилось стандартное сообщение с номера дочери: «Я не могу сейчас говорить. Я перезвоню позже». Кириленко, нахмурившись, убрал телефон в карман. «Говорить она не может! С отцом! И ведь не перезвонит, как обычно».

После встречи с Рудиным Кириленко поехал к себе на Старую площадь. Расположенный на третьем этаже здания администрации кабинет нравился Петру Михайловичу гораздо больше чем кремлевский. Здесь ему было гораздо комфортнее. Около часа Кириленко честно пытался работать над документами, однако в конце концов оставил эти попытки. Настроение было испорчено напрочь, и, чтобы не было написано в бумагах у него на столе, перед глазами стояло все тоже разгневанное, покрасневшее лицо Рудина и его холодные, водянистые глаза. В тот день дочери Петр Михайлович так и не смог дозвониться.

В столицу Подгорный возвращался в воскресенье вечером. Чем ближе было время его отъезда в аэропорт, тем грустнее становилась Марина. Когда Макс обнял ее, прощаясь, то ему показалось, что жена вот-вот расплачется.

– У детей же через пару недель каникулы. Вы могли бы приехать на несколько дней ко мне, – неожиданно для себя самого произнес Подгорный.

Марина подняла на него удивленный взгляд.

– Ты уверен? Мы тебе не будем мешать?

– Нет конечно, – отступать назад было уже поздно, – и пацаны рады будут. Верно? – обратился Подгорный к стоявшим рядом мальчишкам. Те радостно закивали головами.

– Что же, я думаю это хорошая идея. Скорее всего мы приедем.

Макс еще раз поцеловал жену, ласково потрепал по головам сыновей и вышел во двор, к ожидающей его машине.

Когда Подгорный отправил сообщение, автомобиль еще не успел выехать за пределы поселка. Сообщение было коротким: «Прилетаю сегодня. Встретимся?»

Всю дорогу до аэропорта Макс крутил в руках телефон, ожидая ответного сообщения или звонка. Несколько раз он сам уже хотел позвонить Наташе, но сдерживался, не желая говорить при водителе. Подгорный уже поднимался по трапу самолета, когда наконец Наташа ответила. Макс разочарованно прочитал такое же короткое сообщение: «Я за городом. Вернусь во вторник».

В салоне бизнес-класса кроме Подгорного летела лишь одна молодая пара, судя по всему купившая билеты за накопленные мили и теперь не скрывающая своего восторга от прикосновения к миру избранных. Макс раздраженно плюхнулся в свое кресло, прижался лбом к холодному стеклу иллюминатора. «Я ведь ревную эту девицу. Какая глупость!»

В понедельник занятия были на столько интенсивны, что думать о Наташе было просто некогда. Обучение было на самом деле очень интересным. Первое время Максу, отвыкшему от таких нагрузок, было тяжеловато, но теперь он втянулся и получал огромное удовольствие от новых знаний и от всей окружающей его соревновательной, но одновременно дружелюбной атмосферы. Честно выполняя обещание жене выходить на связь каждый день, вечером он позвонил Марине. С момента вчерашнего прощания Марина повеселела. Они немного поболтали, в основном говорил Макс, повествуя о жизни столичных пробок. Он поведал жене о том, что вечером по дороге из аэропорта пробок уже не было, а вот с утра они были просто гигантские, ибо понедельник, а вечером эти ужасные пробки были еще почти вдвое больше, так как пошел снег. Вслед за снегом пошли снегоуборочные машины и это окончательно парализовало движение. Марина негромко смеялась. Потом, когда красноречие Макса иссякло, она спросила: