По окончании школы Мария поступила в строительный институт, но через год вышла замуж и лишила мир лучшего архитектора, которого только могла родить земля. Маму это сильно расстроило, папу – удивило, а мне в тот момент было наплевать. На Машиной свадьбе я курила за углом вместе со старостой ее студенческой группы и первый раз напилась до бессознательности. Единственное, что запомнилось особенно ярко, как визжащую, раскрасневшуюся Марию мальчишки из числа гостей тащили через черный ход на кухню ресторана. Это была середина торжества, когда по традиции невесту похищают, а уставший и немного подвыпивший жених должен найти свою ненаглядную. Жених искал Марию минут двадцать. Все это время она сидела в подсобке, держа туфли в руках. Каблук был ужасно высоким, и у Марии устали ноги.

Вот такой я ее и запомнила в тот день: в белом дорогущем платье, с высокой прической, вся как фарфоровая коллекционная кукла, и сжимающая туфли в руках, даже как-то трогательно прижимающая их к груди. И глаза ее при этом ничего не выражали. Наверное, если в них посмотреть, можно было, как в стекле, рассмотреть свое отражение. Но ничего больше.

Муж Марии был состоявшимся предпринимателем. Не самым богатым человеком на земле, но на красивую жену, машину и большую трехкомнатную квартиру в центре города ему хватало. Мария, родив сына ровно через год после свадьбы, продолжать учебу или начинать хоть какую-то трудовую карьеру категорически отказалась. Ее мужу было так даже удобнее – он-то дома почти не бывал, потому его дому была нужна хоть какая-то хозяйка, а ребенку – мать. Мама с папой какое-то время уговаривали Машу не ставить на себе крест, но потом махнули рукой. Папа назвал это первым родительским фиаско. Второе фиаско, в виде меня, в ту пору только зрело…

Маша стала жить с мужем, мне досталась отдельная комната и счастливые деньки одиночества, когда родители уезжали на дачу. Училась я в школе из рук вон плохо, но в институт поступила легко. Впрочем, как и Маша, не оправдав родительских амбиций – я пошла на филологический. Папа выл волком – кем ты станешь? Куда ты пойдешь работать? Кому ты будешь нужна, когда мы умрем? Что ты будешь есть?

На втором курсе я чуть не повторила судьбу Маши и чуть не выскочила замуж. Влюблена я была очень сильно, но отношения, которые начались очень ярко и бурно, уже через полугодие превратились в настоящую пытку. Для нас обоих. Мой избранник той поры, мужчина сравнительно молодой, потому еще увлекающийся и ищущий себя, отношениями начал тяготиться довольно быстро. Восторг сменился неприязнью. Я приелась ему со своей щенячьей любовью (а моя первая любовь, как первый порыв сердца, была именно такой) так, как быстро приедается все слащавое и приторное. А так как разрывать отношения по собственной инициативе всегда страшно и всегда сложно, и совсем не хочется казаться в такой ситуации крайним, то он не придумал ничего умнее, чем винить меня во всех неудачах и провалах. Его план разрыва был такой: он уходит, став героем-мучеником, а я остаюсь валяться где-то позади его жизненного пути, целуя остывающие следы. У него уже давно была другая, а он продолжал приходить ко мне, чтобы рассказать, какая я некрасивая, какой у меня дурной характер и как я порчу ему жизнь. Это было очень больно. Он травил меня, я травила себя за то, что я так отвратительна. С настойчивостью мазохиста я продолжала встречать его и слушать бесконечные упреки, и думать, что могу что-то исправить, объяснить, доказать. Что я и правда плохая, если у меня это не получается. Если он меня не слышит. Меня и мое сердце.