Мать была полезной: стирала, гладила, убиралась, решала множество мелких проблем. Она отмазала Борю от армии, отдала учиться на автомеханика и устроила работать к племяннику Стасу, который владел тремя фурами и возил грузы из Москвы в Питер и обратно.

У матери была такая же хозяйственная сумка. Борина нога замерла над педалью газа. «Вот сейчас, – думал он. – Сейчас…»

Что-то глухо ударило по водительской двери. Пиха вздрогнул. Сердце больно дернулось в груди, в глазах на мгновение потемнело. В зеркале заднего вида мелькнула крупная мужская фигура. Молодой коротко стриженый парень в черной куртке и спортивных штанах добежал до конца «Фредлайнера» и стал поднимать того, кто барахтался под задними колесами. Пиха был раздосадован, но, чтобы парень ни о чем не догадался, открыл дверь и, наклонившись над дорогой, высунулся наружу. Он старался изобразить непонимание и тревогу, но парень все равно на него не смотрел…

Разочарование было сильным, и когда Боря разворачивался у складов, он дал себе слово не проворонить, если судьба снова даст ему шанс.

В следующий раз у него получилось.

3.

В полупустой спортивной сумке поверх смены белья лежали зеленый пропуск на шоу и листок с написанным от руки адресом съемной квартиры. В глубоком кармане пальто ключ постукивал о маленькую стеклянную банку с медом. Солнце садилось, но жар и не думал спадать: Мельник видел это по красным лицам прохожих, по мареву, которое поднималось от мостовой, по серой дымке городского смога. Дымка была пронизана оранжевыми лучами заходящего солнца. Мельник не чувствовал жары, он мерз, и прохожие смотрели на него с удивлением.

В другом кармане его пальто, подальше от меда и ключей, лежал мобильный телефон. Мельник достал его и набрал номер. Черный пластмассовый корпус сразу отдал ладони тепло и стал прохладным. Мельнику хотелось слышать Сашин голос. Но она не отвечала на его звонки.

Он шел по Нижегородской вдоль длинной глиняно-красной высотки и смотрел на двойную сплошную, держа телефон возле уха. Телефон недовольно пиликнул – это было похоже на урчание больного желудка – и сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. Мельник не дослушал до «call back later», сбросил звонок и набрал Сашин домашний номер. В трубке было тихо, как до изобретения телефона. Мельник покрутил трубку в окоченевших пальцах и после минутного раздумья набрал Полину. Она ответила почти сразу:

–– Да?

–– Полина, здравствуй, – сказал Мельник. – Я пока остаюсь. Передашь ей?

–– Передам.

–– Она не отвечает на мои звонки. Вообще.

–– Она сказала, что вы плохо расстались.

–– Плохо?

–– Да. – Полина помолчала. – Она сказала, что ты силой заставил ее жить. И если это так, то… спасибо тебе.

–– Как она?

–– Без изменений. Плохо.

На новом месте Мельнику не спалось. Ему казалось, что дело в звуках: кашель соседа, оброненная в квартире наверху вещь, шаги по лестнице – все это многократно усиливалось пустым нутром шкафов, столов и тумбочек. Чужая квартира была наполнена эхом, которое не глушили одежда, безделушки, бумажные страницы книг и журналов. Это было эхо заброшенного жилья, гулкое и нечеткое. Мебель и стены состарились и уже не отражали звуки так же уверенно, как прежде. Мельник закрыл глаза и начал представлять себе чужих людей: старика, что кашляет за стеной, девушку на высоких каблуках с металлическими набойками, прошедшую по лестнице, тех, кто ехал в троллейбусах – за окном время от времени проезжали троллейбусы, их усы издавали легкий, призрачный свист, скользя по проводам. Призраки этих людей толклись в квартире, касались лица ледяными пальцами и мертвенным дыханием. Мельнику казалось, что он дотрагивается до холодных зеркал.