Как я успел заметить – основательно заляпанная кровью.
Странный гость тяжело вздохнул и сделал пару шагов. У меня моментально заныла шея, разболелась голова, и, вообще, я почувствовал себя крайне некомфортно. Ну, как некомфортно… Некомфортно я бы себя чувствовал, например, на приеме у психоаналитика, описывая всю эту ситуацию. В тот момент я чувствовал себя исключительно отвратно.
– Успокойся, – неожиданно сказал незнакомец. Голос был резкий и скрипучий, с каким-то еле слышным металлическим эхом.
– Успокойся, – повторил он еще раз, шагнул вперед и протянул руку к бутылке, – Дай мне.
Я автоматически протянул ему пиво, с трудом соображая, что я сейчас делаю. Человек осторожно взял бутылку, скрутил крышку и жадно припал к горлышку.
– Кто…, – голос у меня сорвался, и я тяжело закашлялся. Кое-как отдышавшись, я сглотнул и попробовал снова:
– Вы кто? И что делаете у меня дома?
Незнакомец наконец-то оторвался от бутылки, жадно перевел дух и снова посмотрел на меня. У него была абсолютно заурядная внешность (если не считать достаточно странной одежды), встреть я его в толпе, я бы прошел мимо, не обратив на него никакого внимания. В данной ситуации такое, конечно, вряд ли бы удалось.
– Успокойся, – в третий раз сказал незнакомец. – Я здесь случайно и скоро уйду. У тебя есть нормальный алкоголь, а не эта моча?
– Из нормального у меня есть дверь. Замечательная такая входная, знаешь ли, дверь. Но это она только называется входной. Это буквально таки умаление ее достоинств. Потому как моя великолепная дверь также является еще и выходной! Не в том плане, что у нее праздник – красный день календаря – а в том, что из нее можно совершать движения, напоминающие, твою мать, выход из помещения!
Под конец я ожидаемо сорвался на крик. «Истерика», – меланхолично и даже с какой-то скукой отметил я про себя. Водилась за мной такая особенность: в состоянии сильного стресса я либо впадаю в ступор, мало реагируя на происходящее вокруг, либо начинаю болтать без умолку, причем, абсолютно не отдавая себе отчет в том, что несу. А несу, как правило, крайне обидную чушь.
Незнакомец, однако, ничуть не обиделся. Он внимательно посмотрел на меня, чуть склонив голову на бок, потом ухмыльнулся, несколькими большими глотками прикончил мое пиво, поставил бутылку на стол и опустился на диван. Уже сидя он скинул свое пальто, оставшись в черных кожаных штанах, тяжелых, как будто бы армейских, башмаках и белой рубашке. На груди справа рубаха была перепачкана кровью, и виднелся длинный разрез. Обычно в книгах главный герой всегда на глаз определяет, как и чем этот разрез был сделан. «Камзол его был пропорот в трех местах. С первого взгляда было понятно, что такие разрезы могла оставить только заточенная поварешка, обмотанная колючей проволокой!». Увы и ах – моих познаний в таких вопросах хватало только на то, чтобы констатировать: это разрез!
– Тащи бинт и перекись. Не парься, я перевяжусь и уйду.
Незнакомец насмешливо смотрел на меня. Я ругнулся и протопал на кухню, где стояла аптечка. Перекиси в ней, конечно же, не было, йод и зеленку мы с Нэйрой так и не собрались купить (хотя оба режемся со строгой периодичностью). Вздохнув, я открыл морозилку, вытащил болтавшиеся там полбутылки водки, сгреб бинт и вату и отправился обратно в комнату. Человек сидел на диване, рассматривая мой монитор, поставив одну ногу на диван. Не сняв, что характерно, грязного ботинка.
– Вообще-то, это кровать. Моя! И по-хорошему, вместо того, чтоб за бинтами на кухню бегать, мне бы ментов вызвать.
Незваный гость еще раз пристально посмотрел в мою сторону. Делал он это весьма странно. Вроде бы он реагировал на то, что я говорю, и смотрел даже на меня, но, тем не менее, постоянно создавалось впечатление, что он смотрит на что-то у меня за спиной, а я несу в данный момент невообразимую чушь и только мешаю его неторопливому созерцанию. Я даже несколько секунд боролся с искушением оглянуться – удостовериться, что сзади ничего нет.