Кэт ела, не обращая на него внимания. А Кока не унимался:

– Мы живем так скучно. Правда, Аля? – это он мне, а потом Кэт: – А вы скрасите наши серые будни.

Кажется, он напился, раз перешел на банальности. А может, он всегда так изъясняется, когда не молчит? За четыре года нашего брака мы очень мало общались, и я, по сути, почти не знаю его.

– Вкусно, – Кэт наконец-то насытилась.

– На здоровье! – сказала я ей.

Кока еще какое-то время посуетился, потом, видимо, иссяк, пытаясь привлечь наше внимание. Да и алкоголь подкосил его. Он ушел в свою спальню.

Теперь, когда мы остались вдвоем, я решилась расспросить ее о происшествии.

– Что хотели от вас те парни? – спросила я.

– Убить, – разъяснила она очевидное.

– Я это заметила. Но за что?

– Старые счеты, – спокойно ответила Кэт.

– Но если бы я не напала на них, вас бы уже не было в живых, – напросилась я на благодарность.

– Скорее всего, – согласилась Кэт.

Я замолчала. Даже не знала, о чем еще спросить: она не особо разговорчива.

– Вкусный был гусь, – вдруг заявила она.

– Можно на завтра еще заказать, раз вам понравился.

– Хорошо, – согласилась Кэт.

После «хорошо» в таких случаях обычно следует «спасибо». Я подождала немного – нет, не прозвучало. Видимо, наша гостья не привыкла благодарить.

Не знаю почему, но ее присутствие тяготит, мне с ней неуютно. Наверное, потому что у нас редко бывают посторонние люди. Ладно, пусть переночует. Может, пару дней поживет, пока оправится от случившегося, а потом я дам ей немного денег, и на этом наши пути разойдутся.

Я провела Кэт в гостевую спальню на первом этаже, которая всегда пустовала.

Сейчас я подумала, что еще ни разу за два года у нас никто не ночевал. А кто к нам мог приехать? Мои институтские друзья давно разбрелись по жизни. Они люди творческие, ранимые, с тонкой душевной организацией. Почти все не устроены. Художник должен быть голодным – был такой негласный девиз. Считалось, что недоедать, пить, курить, носить неопрятные вещи – это китч. А если человек искусства сыт и доволен жизнью, он не может создать шедевр. Тот, кто откололся от голодной братии, те предатели и отщепенцы – я была из их числа.

Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я училась на четвертом курсе. Это был страшный год моей жизни: в один миг я стала сиротой, потеряв самых дорогих, самых любимых людей. Тогда мне было очень плохо. Меня вытащил папин друг Вениамин Петрович. Он навещал меня, заботился, помог с похоронами, позже оформил наследство. Если бы не он, я бы, наверное, осталась без квартиры: мне бы обязательно попались какие-нибудь мошенники – они таких как я за версту чуют. Когда появился Кока, Вениамин Петрович приезжал посмотреть на «зятя». Мы тогда накрыли стол, прибрались в квартире – в общем, расстарались. Он изучал Коку, о чем-то с ним поговорил, не стал есть и ушел. Когда я провожала его, он сказал:

– Смотри, Лисонька (он меня так иногда называет)! Тебе с ним жить.

– Он вам не понравился? – огорчилась я.

– Главное, чтобы он нравился тебе, – уклончиво ответил он.

Два года назад Вениамин Петрович приезжал на новоселье в этот дом. На тот раз я получила большее одобрение.

– Молодец, Лисуха! (Так он меня называет, когда у него хорошее настроение.) Повзрослела, моя умница. Хороший дом! Перестроила его грамотно. Места много. Красота! Будет детишкам где бегать. Когда же ты меня дедом сделаешь?

– Ну, не знаю! – замямлила я.

– Или ему, – он кивнул в сторону Коки, – и этим лень заниматься?

Это была первая фраза, выражающая его отношение к моему мужу.

– Я еще не готова, – заступилась я за Коку.

– Ты никогда не будешь готова. Немного умерь свой пыл. Искусство вечно! А у тебя жизнь одна. Не приноси себя в жертву.