– Да ладно! – вырвалось у меня. – Сибиряк!

– Он оперу поёт в театре. Только вот, попросишь его спеть что-нибудь, говорит, что не любит петь.

– Много тех, кто работает тем, кем не любит. Правда, с оперным певцом – история для меня новая. Обычно, бухгалтера и инженеры встречались.

– Вот кто любит свою работу, так это Кит! Он часами может про свои раскопки рассказывать и про всякие исторические теории.

– Да, мы уже поняли это по дороге сюда – усмехнулся я. – А Кнут?

– Про него я мало знаю. Откуда он – неизвестно. Говорит, что всю страну объехал. Чем занимается? Ничего определенного. Знаю только, что зацепер. С поездами переезжает с места на место.

– В Крым сейчас на поезде не проедешь – вставил я.

– Ну да. Сюда как-то по-другому добрался.

Лиза замолчала, не зная, что ещё рассказывать. Я представил про себя общую картину местного общества. Компания собралась разнообразная и, как мне показалось, несколько андеграундовая, а в некоторых моментах, даже маргинальная. Я пока наблюдал, и не торопился делать выводы. Тем более, что ничего, отвращающего мои чувства, не было. Свобода от условностей у местных обитателей меня увлекала, но не больше, чем новизной впечатлений. Я ещё слишком мало знал этих людей, чтобы судить категорично. С первого взгляда мне понравились только Кит и Лиза. Была в них какая-то простота и бескорыстность общения, детская восторженность жизни. С этими двумя, что были почти вдвое меня младше, я совсем не чувствовал и своих лет.

– Щас обед будем готовить – Лиза потянула большой серебристый пакет.

Со сна и за разговором я и не заметил пакета, всей своей тяжестью навалившегося на белый бок бревна у костра. А в нём оказалась и картошка, и капуста, пачка кетчупа, бутылка растительного масла и ещё что-то по мелочи.

– Это Егор утром принёс. Часто так делает.

– Кто? Егор? – поднял бровь я.

– Да, тоже живёт тут на склоне. Но редко выходит к нам.

– Ой, а может помочь нужно? – вдруг подала голос Леся, оживившись.

– Пойдём картошку чистить, вдвоём быстрее, – улыбнулась Лиза, и ловко высыпала краснобокие гладкие клубни в большую миску.

По-хозяйски смахнув ножички с камня рядом с собой, Леся выпрямилась, и вдвоём они пошли к кромке воды. Я остался сидеть у костровища один. Но ненадолго. Уже через несколько минут сзади пророкотал хрипловатый со сна баритон:

– Доброе утро!

– Добрый день! – не задумавшись над адекватностью своего ответа, ляпнул я.

– Может, и день, – из-за моего плеча вышел оперный певец в ярком просторном халате, потянулся с удовольствием во всю ширь и, хрустнув косточками пальцев, неожиданно для меня скинул своё барское облачение прямо на гальку. Абсолютно голое, немного дряблое обширное тело его смутило мой взгляд, и я сделал вид, что просто смотрю на горизонт вдалеке. Паша, потрясая мягким животом и никого при этом не смущаясь, гордо понес себя к воде. Медленно зашёл в тонкую рябь и с громким охом плюхнулся в море. Широко замахиваясь над головой он уверенно поплыл вдаль от берега, оставляя за собой белёсый след на волне.

– Богема на отдыхе… – тихо прошептал я, следя за темной его шевелюрой, поплавком качающейся над водой.

Девчонки, не обращая ни на что внимания и занимаясь овощами, болтали о своём у воды. Остальные обитатели города выбираться на солнце не торопились. И я решил переместиться с яркого жаркого пляжа куда-нибудь в тенёк. Единственную тень здесь давали редкие кустики, что начинались на краю галечной полосы. Названий их я не знал, а потому про себя назвал акацией, уж чем-то они напоминали мне те кустарники, что в нашем уральском захолустье именовалось именно так.