Голова гудит, как от удара колокола, и боль в висках кажется невыносимой. Каждое движение отдаётся в боку, где осталась глубокая, жгучая боль от ударов. Кровь продолжает течь из носа, тонкими каплями падая на одежду и землю. Я ощущаю её металлический вкус на губах, солоноватый и тошнотворный.

Меня вытаскивают наружу и просто швыряют. Я падаю на колени, руки врезаются в мокрую, липкую грязь. Лёд пробирает пальцы, холод проникает сквозь кожу.

Запах гари висит в воздухе, густой и удушливый. Завод, чьи стены покрыты копотью, стоит как мрачное напоминание о произошедшем. Воздух тяжёлый, в нём смешались запахи дыма, сырости и тлена.

– Проваливай, дартлогийка! – голос Инквизита режет слух. Он гневен, полон презрения, как будто мне вообще не место в этом мире.

Я пытаюсь подняться, но ноги не слушаются. Грязь липнет к ладоням, холодная и густая. Чувствую, как она проникает под ногти, оставляя мерзкое ощущение.

– Двигайся! – кричит имперец, и я слышу звук его сапог, приближающихся ко мне.

Собрав остатки сил, встаю. Пошатываясь, делаю шаг, затем ещё один. Спина горит от боли, но я продолжаю идти. Холодный ветер бьёт в лицо, смешивая запахи гари и влаги, обжигая кожу.

Гетто встречает привычным зловонием сырости, гнили и грязи. Узкие улочки кажутся длиннее, чем обычно. Тусклый свет фонарей выхватывает лишь очертания зданий, покрытых плесенью.

Каждый шаг отдаётся тупой болью в боку. Я чувствую, как ткань на локтях и коленях пропитана грязью, холодной и влажной, словно это проклятие, которое не смыть.

Тени на улицах кажутся живыми, наблюдающими за мной. Но я знаю, что здесь никто не подойдёт, чтобы помочь. Это гетто. Здесь никого не волнует чужая боль.

Я едва волочу ноги, каждый шаг даётся с трудом. В голове пульсирует боль, а грудь стянута, будто на неё наложили железный обруч.

Когда добираюсь до своей комнаты, ноги подкашиваются, и я падаю на колени. Запах сырости и плесени внутри ещё сильнее, но мне всё равно.

Я не плачу сразу. Просто сижу, уставившись на старый деревянный пол. Руки грязные, ссадины на ладонях кровоточат. Капли грязной воды падают с волос на колени, образуя тёмные пятна на полу.

Тишина давит, как огромный груз. Внутри всё пусто, и я больше не могу сдерживать эмоции. Слёзы начинают течь по щекам, смешиваясь с грязью, оставляя на коже липкие дорожки.

– Ненавижу, – шепчу я, голос дрожит, почти ломается. Слова растворяются в пустоте. – Ненавижу их всех…

Сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. Внутри всё кипит. Боль в теле уступает место ярости, тихой, но неугасающей.

Я ненавижу Чёрных Стражей. Ненавижу их презрительные взгляды, холодные голоса, безразличие, с которым они бросают нас в грязь. Ненавижу их за то, что они сделали с моими родителями.

Я больше не позволю Империи унижать меня.

Но в этот момент, сидя на холодном полу в одиночестве, я чувствую себя ничтожной, как никогда прежде.

Дверь открывается.

– Элин?! – голос Кайры звучит испуганно.

Поднимаю голову, и вижу, как она входит, её лицо искажено ужасом. Она бросает свои вещи на стол и подбегает ко мне.

– Что случилось? Кто это сделал? – спрашивает она, опускаясь на колени рядом.

Открываю рот, но издаю только хриплый звук. Слёзы льются без остановки, и я начинаю рыдать, громко, истерично, словно всё, что накопилось за день, прорывается наружу.

Кайра кладёт руки на мои плечи. Её ладони тёплые, как солнечные лучи, и вдруг боль в боку становится чуть легче.

– Элин… – шепчет она, её голос дрожит. – Всё будет хорошо. Я с тобой.

Она осторожно помогает мне подняться. Её руки уверенные, но нежные.

– Сними это, – говорит она, кивая на грязную одежду.