«Рей — дурак! Всё маме скажу».

Мягкие руки подняли её с земли, отряхнули платьице. Но круглолицая женщина в коричневом платье — не мама.

— Госпожа Аларика, где ж вы бегаете-то? Хозяйка вас уже обыскалась. А вы, молодой господин, зачем сестру дразните? Всё вашей матушке расскажу, — а это она уже обращается к показавшемуся на дорожке мальчишке лет десяти — с растрёпанными черными волосами и хитрющими синими глазами.

— Рей дурак! — Лика кинула в мальчишку подобранный на земле камушек. Не попала, тот даже уворачиваться не стал.

— Я её не дразнил, просто хотел показать лягушку, а она ей в лицо прыгнула.

В доказательство своих слов мальчик протянул руку в измазанном тиной рукаве, разжал ладонь. Маленькая ярко-зеленая лягушка надулась как шарик, квакнула и вдруг прыгнула прямо к женщине в коричневом платье. Та охнула, замахала руками.

— Молодой господин!

— А чего? Она же красивая, — мальчик уже ползал в траве, пачкая коленки, в поисках своей лягушки.

У лягушки хватает ума не показываться, и мальчик уползает всё дальше. Лика уже почти не видит его в траве и руки женщины на своих плечах почти не чувствует. Весенний сад отдаляется, исчезает.

«А как же мама?!»

Лика пытается рвануться к появившейся среди цветов тонкой фигурке в синем платье.

Но сад уже перестал быть реальным. Синее платье превращается в синее небо. Лика, не в силах удержаться, падает обратно, навсегда сохранив в памяти лицо матери, так похожее на её собственное. Ласковые синие глаза, упрямые тонкие губы, морщинка меж нахмуренных бровей, водопад чёрных волос и серёжки — те самые серебряные колокольчики.

— Мама! — по щекам катятся слёзы, шарящие в пустоте руки натыкаются на что-то мягкое и сжимают мёртвой хваткой.

— Ой! — возмущённый возглас помогает прийти в себя.

Лика открывает глаза и первое, что видит — встревоженное лицо Кайдо совсем рядом со своим. Вспотевшая ладонь всё ещё что-то сжимает, и Лика со стыдом понимает, что в беспамятстве вцепилась ему в волосы. С трудом разжимает пальцы, выпуская длинную прядь. Глубокий вдох, выдох — и она окончательно приходит в себя. Кайдо помогает ей сесть, ревниво отодвинув плечом Лейорана. Лилас оказывается совсем рядом, с тревогой заглядывает в глаза, легонько касается лба и, только убедившись, что с ней всё в порядке, задаёт интересующий всех вопрос:

— Ну как? Что ты видела?

Хочется сказать так много и так много спросить, но мысли никак не хотят оформляться в слова, и она выдаёт то, что кажется ей наиболее важным.

— У меня есть брат. Он дурак и любит лягушек. А меня зовут Аларика. Мы были в саду. И мама была в серёжках.

Она замолчала, понимая, насколько детскими и смешными кажутся сейчас её слова. Но смеяться никто не стал. Лилас протянула ей чашу со стола, Лика с благодарностью приникла к ней, глотая холодную чистую воду.

— Аларика, — протянул беловолосый эльф, словно пробуя на вкус её имя. И вдруг улыбнулся задорно, сказал, вроде как ни к кому конкретно не обращаясь:

— Аларика. Как интересно. А кто знает, что означает это слово на первом языке?

Лика растерянно пожала плечами. Первым языком или языком созидания эльфы называли древний язык, на котором сейчас составлялись только самые сильные заклинания. Лика знала оттуда всего-то пару слов. Зато Кайдо, впитавший знание всех языков нового мира при переходе сквозь барьер, замер, вспоминая.

А Лилас после секундного замешательства, улыбнулась, рассмеялась легко и пояснила Лике, которая одна пока ничего не поняла:

— Аларика означает — Красная Птица. У вас с Кайдо одинаковые значения имён.

Лика взглянула в растерянное лицо своего демона. И вдруг тоже рассмеялась. Напряжение и шок выплеснулись наружу таким вот странным способом. То, что её свежеобретённое имя на древнем языке эльфов значило то же самое, что и имя Кайдо на одном из языков тёмного мира, сейчас казалось самой смешной вещью в мире.