Утро началось с несильного, но весьма болезненного удара тяжелым башмаком по еще не переставшей ныть после вчерашнего марш-броска ноге. Грубоватый голос Стаса произнес:

– Вставай, летун. Прибываем.

Дима с трудом разлепил глаза. Сквозь скудное остекление башенки лился неяркий утренний свет, а сам вагон по-прежнему катился куда-то, громыхая на стыках рельс. Тело затекло после долгого лежания на неудобной жесткой скамье, тянуло в пояснице. Дима тяжело поднялся на ноги, прошелся вдоль забитых почтой стеллажей туда-сюда, замер в нерешительности.

– Ты чего? – спросил Стылый, с аппетитом уплетая извлеченный из рюкзака сухой кукурузный хлеб.

– Отлить бы…

– Там, в торце, дверь над сцепкой, – кивнул головой он. – Не свались только.

Дверь поддалась легко, в лицо ударила упругая струя свежего прохладного воздуха, казавшегося влажным и по-особенному чистым после застоявшейся атмосферы вагона. Поезд прогрохотал по ажурному мосту, перекинутому через широкую желто-зеленую мутную реку, затем вдоль железнодорожного полотна потянулись однообразные приземистые крыши складов и пакгаузов. В отличие от пустынного Клондала здесь в изобилии росли деревья – невысокие, но широколистные, с толстыми, узловатыми стволами.

– Ты чего застрял там? – окликнул его Стылый. – Давай пожри маленько чего бог послал.

Бог послал несколько кусков сухого хлеба и запечатанный в фольгированную банку куриный паштет явно земного происхождения. Нехитрый завтрак Дима проглотил с удовольствием, благо желудок уже недвусмысленно подавал сигналы бедствия. Меж тем поезд, зашипев и заскрипев тормозами, явно сбавил ход и наконец остановился вовсе, лязгнув на прощание сцепными механизмами.

– Не отставай, – скомандовал Стас, накидывая на плечи рюкзак, – по сторонам глазеть потом будешь.

Поглазеть было на что. На первый взгляд вокзал казался вполне обыкновенным, непримечательным вокзалом небольшого провинциального города – в глаза бросалось лишь отсутствие тянущихся над рельсами электрических проводов да высокие горы угля, наваленные на огороженной деревянным забором площадке за платформами. Потом Дима заметил несколько нависающих над путями изогнутых металлических труб, напоминающих гигантский водопроводный кран. Под одним из таких кранов как раз стоял паровоз: на узкой площадке, расположенной по периметру цилиндрического корпуса локомотива, хозяйничал голый по пояс человек. Второй железнодорожник по его команде принялся качать торчащий из основания трубы тугой рычаг – и в открытый сверху технический люк паровоза полилась тугая струя воды. По перрону сновали люди, бородатый мужик в грязном сером фартуке размеренно шаркал метлой вдалеке, несколько угрюмых грузчиков в спецовках прикатили откуда-то грохочущую тележку и принялись выгружать из соседнего вагона переложенные соломой фанерные ящики. Окружающий мир жил своей собственной, обыденной повседневной жизнью.

Украшенное колоннадой здание вокзала выходило на круглую площадь с пыльным газоном в центре, от которой в разные стороны разбегались мощенные булыжником улицы, застроенные каменными двух- и трехэтажными домами. Пахло дымом, пригорелым маслом и лошадиным навозом.

Лирмор был первым настоящим внеземным городом, который Диме довелось увидеть собственными глазами, потому он вертел головой по сторонам с видом туриста, впервые попавшего из деревенского захолустья в людный мегаполис. На первый взгляд столица Цада его не впечатлила: окружающий пейзаж вполне мог соответствовать какому-нибудь небольшому европейскому городку среднего достатка. Невысокие усадьбы, перемежающиеся заросшими зеленью палисадниками, узкие и извилистые улочки, раскрытые навстречу солнцу ставни, белье, сохнущее на натянутых поперек дворов веревках. Первые этажи зданий занимали многочисленные лавки и трактиры: на выставленных прямо в аркообразных окнах деревянных полках Дима разглядел фрукты, глиняную и стеклянную посуду, различную снедь. Один раз навстречу прогрохотала запряженная парой лошадей крытая повозка, заставив Диму и его спутников вжаться в стену, затем их обогнал одинокий всадник, а в одном из переулков обнаружилась странная конструкция в виде телеги с водруженной на нее огромной бочкой, на боку которой причудливым наростом выделялся архаичный механизм, судя по всему – ручная помпа.