Марийка молчала со скучным лицом. Лукашин вздохнул и сказал:

– У меня есть как раз одна такая вещь.

– Какая вещь? – спросила Марийка.

– Кожаная куртка.

– А тебе она что – не пригодится?

– Она совсем старая. Ее носить уже нельзя.

– Тебе нельзя, а другим можно? – спросила Марийка.

– Как ты сворачиваешь!.. – обиделся Лукашин. – Конечно, может кому-нибудь понадобиться. У нее подкладка совсем хорошая. Только ты продай.

– Почему я?

– Я мужчина, – сказал Лукашин, – мне неудобно.

– Ну, нет, знаешь, – сказала Марийка, – сроду не торговала и впредь не буду. Я стахановка, мне неприлично на базаре стоять с барахлом.

– Подумаешь! – возмутился Лукашин. – Какая графиня!

– Вот уж такая графиня, – отвечала Марийка и ушла на работу.

Пришлось Лукашину самому идти на рынок. Он встал в сторонке и, стесняясь, развернул свой товар. Сперва он держал куртку на руке. Потом взял ее обеими руками за воротник. Потом повернул к зрителям подкладкой… Один человек подошел, спросил:

– Сколько просите?

Лукашин хотел просить двести, но почему-то сказал сто.

– Двадцать пять дать? – спросил человек.

Лукашин замялся. Человек отдал ему куртку и равнодушно отошел.

«Надо просить пятьдесят, – подумал Лукашин, – так вернее будет».

Но ему не у кого было просить пятьдесят, потому что никто к нему больше не подошел. Лукашин постоял и пошел домой. У дверей квартиры он столкнулся с Мирзоевым. Мирзоев отправлялся на свадьбу к приятелю и заходил переодеться. Он был в толстом мохнатом пальто и шляпе, от него пахло одеколоном, черные усики его были идеально подстрижены.

– А, сосед, добрый день! – приветствовал он Лукашина. – Ну, как дела? Еще не работаете?

Лукашин пожаловался на свои затруднения.

– Что вы говорите! – сказал Мирзоев. – Один покупатель и двадцать пять рублей?.. А ну, покажите.

Он развернул куртку.

– Старовата. Лет пятнадцать, должно быть, носили… Потеряла цвет. Вот так у нас на сиденье вытираются штаны… Гм. Двадцать пять рублей?

«Если он предложит пятнадцать, – подумал Лукашин, – я отдам».

– Она совсем крепкая, – сказал он робко.

– Вы ее не продадите, – сказал Мирзоев. – Ну-ка, идемте.

Он помчался как ветер: он боялся опоздать на свадьбу… Лукашин – за ним. Примчались на рынок.

– Вы только, пожалуйста, ничего не говорите, – попросил Мирзоев. – Стойте рядом, и больше ничего.

Он небрежно накинул куртку на одно плечо, поверх своего мохнатого пальто. Шляпа его сидела набекрень, ботинки на толстой подошве сверкали. Лукашин не успел оглянуться, как их окружила толпа.

– Что стоит? – спрашивали Мирзоева.

– Двести рублей, – отвечал Мирзоев.

«Он с ума сошел», – подумал Лукашин.

– А сто? – спросил один из покупателей.

Лукашин толкнул Мирзоева.

– Я не спекулянт, – сказал Мирзоев с достоинством. – Вы разве не видите, какая кожа?

– Была, – поправил кто-то.

– Мало ли что! – холодно сказал Мирзоев. – В общем и целом вещь стоит двести.

Была короткая пауза, стоившая Лукашину сильных переживаний.

– Я даю двести! – сказал вдруг голос в задних рядах.

– Я же торгуюсь! – возмутился первый покупатель. – Может быть, я тоже хочу дать двести. Гражданин, получайте. Вещь не стоит того, но я из принципа.

– Люблю хорошие принципы, – весело и любезно сказал Мирзоев, принял деньги, взял Лукашина под руку и помчал его с торжища.

– Получайте ваши деньги, товарищ Лукашин. Вот как надо действовать в жизни.

– Черт его знает, – сказал Лукашин. – Как вы это умеете?..

Мирзоев кокетливо посмеялся.

– Я вам объясню, пожалуйста. Когда вы стоите с таким, я извиняюсь, лицом, как будто вы сию минуту броситесь под трамвай, и в этой старой шинели, и в этих сапогах – слушайте, вы их выбросьте: у вас же новые есть, – то люди думают: вон какой-то неудачник спускает последнее барахлишко. А когда продаю я, – Мирзоев легким движением передвинул шляпу, – люди думают: продается вещь, которую носил шикарный молодой человек; у такого плохих вещей не бывает. И вот вам весь секрет, пожалуйста.