Россия, как известно, страна крайностей, где все среднее и умеренное чувствует себя неуютно. То же и с идеологией. «Черносотенный деспотизм высших классов и черносотенный анархизм низших классов есть одна и та же сила зла, последовательно выявившаяся в двух разных, но глубоко родственных формах и обессилившая в России и истинный духовный консерватизм, и неразрывно с ним связанный истинный либерализм»[586], – напишет в 1918 году Сергей Франк. При этом и консерватизм, и либерализм несли в себе не характерный для остального мира сильный налет радикализма.

Консерватизм как политическое течение начал организационно оформляться на основе правого меньшинства земско-городских съездов 1905 года, представлявшего в основном предпринимательские круги. «Ядро октябристов, положивших в ноябре 1905 года начало Союзу 17-го октября, образовались из того меньшинства общеземских съездов, которое примыкало к общим требованиям широких либеральных реформ… И перехода от переживших себя форм неограниченного самодержавия к конституционному строю, но в то же время боролось после увлечений безудержного радикализма и против социалистических экспериментов, которые грозили стране тяжелыми политическими и социальными потрясениями»[587], – авторитетно свидетельствовал Александр Гучков. Сразу после обнародования Манифеста 17 октября возникло сразу несколько партий, наиболее удачливой из которых стали октябристы, проведшие свой I Всероссийский съезд в феврале 1906 года в Охотничьем клубе на Воздвиженке, в московском доме графа Шереметьева. Весной консервативные партии оформили блок, который баллотировался на выборах в Думу и потерпел оглушительное поражение, проведя только 16 своих депутатов, из которых 13 были членами Союза 17 октября (для сравнения, – победившие кадеты получили 179 мест). После этого большинство из этих партий влилось в ряды октябристов.

Их программными принципами была наследственная конституционная монархия, в которой император, как носитель верховной власти, ограничен «постановлениями Основных законов» и делит свою власть с двухпалатным «народным представительством», формируемым на основе цензовых выборов, прямых в городах и двухстепенных «в остальных местностях». По словам первого лидера партии, ветерана земского движения Дмитрия Шипова, октябристы полагали, что «взаимодействие власти и народного представительства должно быть организовано на основе нравственной между ними связи, и признавали желательным возвращение самодержавию его прежнего характера, как это было во времена Земских соборов»[588]. Программа партии содержала весь джентльменский набор прав граждан, включая свободу вероисповедания, слова, собраний, союзов, выбора места жительства и т. д. В то же время октябристы исходили из необходимости сохранения «единой и неделимой» России и противодействовали «всяким предположениям, направленным прямо или косвенно к расчленению империи и к идее федерализма»[589]. Октябристы в целом поддерживали внешнеполитический курс правительства. Их устраивали союзнические отношения с Великобританией и Францией, планы захвата черноморских проливов, расширения российского влияния на Балканах и Ближнем Востоке.

В партии оказался собран едва ли не весь цвет российской торговопромышленной и финансовой буржуазии, уже частично «одворяненной», а также служилого дворянства. Социальный портрет среднего октябриста так нарисован современным историком: «мужчина 47–48 лет, потомственный дворянин (или, несколько реже, купец, потомственный почетный гражданин) с высшим образованием (чаще – юридическим или вообще гуманитарным) чиновник V–VIII класса, житель города одной из земских губерний, член Совета банка или акционерного предприятия, земле– и домовладелец, нередко земский или городской гласный»