– Лучше взгляни-ка на него ещё разок…
…И. продолжает идти по неподвижной линии транспортного конвейера уже некоторое время, оставив незнакомца далеко позади. Но голос Вёрджила вынуждает обернуться:
– Что это с ним?
Он смотрит назад и видит, что застывшая фигура вдалеке уже стоит к нему лицом. Мужчина протягивает руку – словно пытаясь дотянуться до свода, – и продолжает что-то шептать:
«… в этот день время пойдет вспять… и расступятся своды… но не убоится он ничего… и выйдет на свет…»
Тут же вернув взгляд обратно – в направлении указательного жеста, – И. внезапно обнаруживает перед собой целый океан пыли, переливающийся в потоке света над головами людей…
– Ух ты…
Клубы мерцающих частичек, зависших в плотном воздухе вокзала, словно целая галактика из триллионов янтарных звезд… По инерции И. делает ещё несколько шагов и только после этого замечает, что всё его тело: грудь, предплечья, ладони и пальцы на руках пылают в ослепительно-золотом сиянии. Случайно попав под солнечные лучи, он судорожно запрокидывает голову к распахнутым на потолке заслонам и замирает. Ноги врастают в пол, а в глубине сужающихся зрачков начинает расти огненный шар…
Крошечные песчинки кружат всё медленнее и медленнее, пока не застывают вовсе. Все вокруг оборачивается в галлюцинаторное видение, в центре которого царит небесное светило…
– И.! Эй Иииии.! Ты слышишь?! Приди в себя! Очнись! Не стой на месте! Ты должен продолжать идти…
Анамнез
Примерно тридцать лет тому назад…
Он моргнул.
Прямо перед ним в широком зеркале размером в бо́льшую часть стены отражается стерильно-белая, но потрёпанная временем комната: стол с настольной лампой, два стула (один напротив другого), дверь на магнитном засове и камеры наблюдения, перемигивающиеся в разных концах помещения… а также его худое, усталое лицо, что находится практически в упор к зеркальной поверхности наблюдательного окна.
Разглядывая в нём собственное отражение, он время от времени улавливает короткие еле различимые фразы людей по ту сторону. Иногда ему кажется, что их перешёптывания – голоса у него в голове.
Но все разговоры умолкают, когда из коридора начинает доноситься эхо ударов звонких каблуков. Торопливые шаги становятся всё отчетливее и громче, пока не оборачиваются оглушительными цоканьем, которое обрывается прямо у дверей. Писк электромагнитного замка, щелчок затвора – и в комнату заходит женщина в белом халате, в руках у неё папка с документами и планшет.
– Присаживайтесь, мы здесь надолго, – сообщает она и направляется к столу.
В воздухе повеяло запахом её парфюма.
Яркая, белая люминесцентная лампа противно гудит и, мерцая, похрустывает у них над головами.
– Как вы себя чувствуете? – спрашивает она, когда он сел напротив.
– Вы бы не могли погасить свет? Он слепит меня.
– Гелиофобия?
Он кивнул.
Она подаёт сигнал зеркалу, словно собственному отражению, и, глядя в него, поправляет волосы, собранные на затылке в пучок. Свет потухает, остаётся лишь бледное сияние настольной лампы. В комнате воцарился привычный полумрак.
– Так лучше?
«Приступайте уже, – неожиданно в голове у неё раздаётся голос, – у Нас нет времени тянуть».
– Нам нужно начинать, – произносит она и взмахивает рукой над прибором, встроенным в край стола. В воздухе над ним всплывает тусклая медленно разогревающаяся проекция небольших размеров. Её пальцы касаются эфемерной клавиши «Rec» на ней.
– Здравствуйте, – от её голоса на голографическом экране вздрагивает линия эквалайзера, – меня зовут Доктор Кэрриал Хилл, – так же, как и на бейджике у неё на груди: «Dr. K. Hill». – Наш разговор будет записываться. По результатам экспертизы, – она снова покосилась на отражение, – комиссия вынесет заключение, от которого будет зависеть ваш статус. Вы готовы?