Получив паспорт, Лиля решила устроить дома прощание с друзьями и стала их обзванивать. Все сразу радостно откликнулись. Только одна подруга, маленькая и хрупкая Аня Альтман отказалась:

– Спасибо, Лилечка, но я не могу прийти.

Аня была самой застенчивой, самой робкой на курсе, неловкой в движениях, ее так и прозвали – «качающаяся былинка». Говорила она тихим голоском с мягким грассирующим «р». На лабораторных занятиях часто что-нибудь переворачивала, делала ошибки, расстраивалась и сама о себе шутливо говорила: «Тридцать три несчастья». Многие девушки к концу учебы имели любовников, женихов или мужей, только Аня оставалась робкой недотрогой.

И вот эта робкая тихоня пришла в комиссию по распределению выпускников на работу (каждый выпускник обязан был отработать не менее трех лет там, куда его распределят).

Для молодых врачей перспектива начинать работу в тяжелых условиях провинции да еще с очень низкой зарплатой была пугающей. Кто мог, цеплялся за связи в Москве. А Аню посылали в Магадан.

Как ни робела она перед важной комиссией, но все-таки попыталась слабо возразить:

– А нельзя ли где-нибудь поближе к Москве?

Председатель комиссии, заместитель министра здравоохранения Николай Виноградов строго спросил:

– Почему? Ваш долг гражданина ехать туда, куда вас посылает комиссия.

Другие члены комиссии сидели молча. Аня еще больше оробела и взмолилась:

– Я понимаю, но у меня мама больная, мы живем вдвоем, и я не могу ее бросить. Как я могу оставить ее одну?

– Пусть ваш отец за ней ухаживает.

– Папа погиб на фронте во время войны.

Небольшое замешательство среди членов комиссии. Виноградов угрюмо решает:

– Ну, так возьмите маму с собой.

– Но я не могу везти ее с собой в тяжелые условия, это ее убьет… – в голосе Ани звучали слезы.

– Что значит «тяжелые условия»? Это тоже Советский Союз, там тоже наши люди живут. И вы устроитесь. Подписывайте.

Выйдя в коридор, Аня разрыдалась. Все кинулись к ней:

– Что?

– Ой, Магадан….

Аня рыдала:

– Опять мои тридцать три несчастья. Как я могу бросить больную маму одну?

– Ты говорила об этом?

– Говорила, а председатель ответил: там тоже живут люди. Ой, что мне делать?..

Практичный Гриша Гольд, который сумел остаться в Москве, спросил деловито:

– Ты подписала направление?

– Подписала.

– Ну и дура. Надо было упереться: не подпишу!

– Как я могла не подписать? Они там все такие важные.

Ребята понимали: не в робкой натуре тихони Ани было упираться. Саша Калмансон заключил:

– Стая серых волков-антисемитов напала на робкую еврейскую козочку и послала ее в Магадан.

Никто не улыбнулся, все жалели Аню. Гриша Гольд строго поучал:

– Иди в Министерство здравоохранения и проси, чтобы тебе изменили направление.

– Ой, я даже не представляю, кого просить.

– Иди прямо к главному – заместителю министра по кадрам.

– Ой, так он же как раз и есть председатель комиссии. Я его боюсь. Он такой важный и злой. Я даже не знаю, что мне надо ему говорить.

– Говори опять все, как есть.

– Я не хочу с ним говорить, я боюсь его. Да он меня и не примет.

– Не валяй дурака. Это твой единственный шанс. Иди и сиди у него в приемной целыми днями, добивайся.

– А когда примет, я ведь растеряюсь. Я не умею…

– А ты плачь побольше. Начальники не любят женских слез, сразу расслабляются. Тогда он перепишет тебе направление.

– Куда? Я не хочу уезжать из Москвы.

– Этого ты ему не говори, он обозлится. Просто проси и плачь, даст что-нибудь поближе.

И вот выпускники уже получили дипломы и собирались уезжать, а Аня все ходила на прием к Виноградову, робко сидела в приемной, но не могла добиться, чтобы он ее принял, секретарша говорила, что он занят на заседаниях.