– Нам обязательно повезёт, я знаю!

– Да, далеко немногие вернуться назад, но те, кому удастся сделать это, можете мне поверить, будут миллионерами!

– Но правда, раз уж мы согласились ехать в Калифорнию, то должны надеется на лучшее.

Голоса напомнили Эдвину, как настойчиво просила его остаться мать, как наивно рассуждали о какой-то там удаче Фрэнк и Том, как твёрдо произносил наставления путешественникам мистер Рассел. Его сознание разрывалось на тысячи мелких кусочков. В этот раз он, кажется, по-настоящему понял, что он дурак, эгоистичный, наивный дурак, поверивший в свою удачу, возмечтавший во что бы то ни стало разбогатеть, думая при этом, что он ещё и сохраняет индивидуальность. Он не понимал, что индивидуальность его не совместима с жаждой лёгкой наживы, что одно противоречит другому, и он поступает не оригинально, отправившись на Запад, а наоборот, слишком наивно и глупо.

Голоса стихли, а золотые крупицы окончательно пропали из виду. Он стоял посреди тумана, не зная, куда ему идти, что делать, он чувствовал себя одиноким, он был слишком напуган, чтобы здраво мыслить…

Плохо, что многие наши сны очень быстро забываются. Проснувшись утром, Эдвин хоть и помнил, что на этот раз случилось с ним в мире снов, но смутные воспоминания об этом сне уже не производили должного эффекта и не наталкивали на те мысли, какие пришли Эдвину, когда он начал слышать голоса. Этот сон как-то слишком уж быстро забылся.

Эдвин, конечно, ради интереса пытался вспомнить более подробно, что же с ним случилось, пока он бродил в тумане. Но обычный туман не пугал его так же, как убивающие людей огромные птицы. Наверное, лучше запоминаются кошмары, так как они производят большее впечатление.

Хорошее настроение остальных путешественников быстро передалось и Эдвину и он не вспоминал больше ни о первом ни о втором сне.

– Нам осталось немного! Вот увидите, скоро достигнем Калифорнии! – при каждом удобном случае напоминал Роберт. И путешественники ему верили.

Том всё так же лежал в фургоне, а Фрэнк продолжал ухаживать за ним. Заходя по утру в фургон больного и выходя из него минут через тридцать, чтобы принести для него завтрак, Фрэнк уже по привычке произносил одну и ту же фразу своим товарищам, с любопытством глядящим на него:

– Всё нормально.

И услышав это, они продолжали заниматься своими делами.

По правде говоря, путешественники скорее также по привычке интересовались здоровьем Тома. Он уже довольно долго лежал в фургоне. Все как-то привыкли к его затяжному постельному режиму, и для некоторых, особенно тех, кто не успел поближе с ним познакомиться, Том начинал существовать, только когда о нём вспоминали. А когда разговор переходил на другую тему, Том как бы снова отправлялся в таинственное небытие.

Эдвин часто думал о Томе, гадал, как же он там в тёмном фургоне, изменился ли он, лучше ему или хуже, или пока, действительно, «всё нормально». Эдвин вспомнил, как он разговорился с Томом в первый день. Тогда он высказал всё, что его волновало, а Том выслушал и успокоил его. Том ведь говорил, что он разведён с женой, с которой теперь живёт их семилетняя дочь. Да, будет ужасно если он так и не вернётся в Нью-Йорк…

Через несколько дней произошёл случай, который всем сразу напомнил о Томе. Заболел ещё один человек, Ричард, который был только на два месяца старше Тода. Симптомы у него были те же самые, что и у Тома. Мистер Рассел распорядился, что бы и Ричард тоже ехал в фургоне, а Фрэнк ухаживал ещё и за ним.

Тут же пополз слух, что эта болезнь, которая одолевала и Тома, и Ричарда, заразная, что сразу стало главной темой всех разговоров. Чем больше высказывалось различных точек зрений, тем дольше длилась дискуссия.