КОЛЯ

(Вытряхивает с ладоней растёртую в пыль головку обратно в пакет. Нюхает пальцы.) А-а-а-х-х! Духан – ничтяк! Откуда паль?

ВАЛЁК

С Медвёдовки. Только с поля. Расстелили сохнуть на полог. Вот та, что немного высохла, ещё не пробовали.

ГРИША

В Медвёдовки шмаль тяжёлая. Я там пластик мацал.

ВАЛЁК

Давай пробьём. (Садится прямо в джинсах на песок, разворачивает рядом пакет, вертит в руках тарелку.)

КОЛЯ

Валёк, у тебя глаза как у сазанà, убит на хуй! А говоришь – не пробовал.

ВАЛЁК

(Ухмыляется.) Это я другой курнул. Этой не пробовал. Есть марочка?

ГЕША

Какая, на хуй, марочка? Откуда в жопе алмазы? (Тасует колоду.) Так чё, сдавать? Играть будем?

КОЛЯ

Да ну его на хуй. Солнце сейчас сядет. Курнём и домой уже покатим.

ВАЛЁК

(Перебирает крупняк пальцами.) Так через что пробить?

ГРИНЯ

Нет марки. Давай перетрём её и пересыплем. Пыль на газете останется – соберём её, смацаем.

ВАЛЁК

Да ну на хуй… этот онанизм! (Снимает рубашку, накрывает ею тарелку и начинает закручивать тарелку, держа снизу концы рубашки, подобно барабану.)

ГЕША

Да ты чё, бля?! (Смотрит на бренд на рубашке.) Фирмà. «Вранглер». Она «Катеньку» стоит.

КОЛЯ

В натуре, не порть. «Врангель». Мелкие, дайте рубаху.

Гарик и Косой переглядываются. Времена небогатые. Живут они бедно. Дай бог имеют две рубашки на сменку. Валёк кидает на них взгляд. Всё понимает без слов.

ВАЛЁК

Да хуй с ней! Ещё украду. (Начинает насыпать на натянутую на тарелку рубашку небольшие горки крупняка. Нежно растирает их по плоскости материи, едва касаясь, простукивая пальцами, собирая в тарелку под рубашкой пыль.)

ГРИНЯ

(Щупает пальцами рубашку.) Хлопок чистый. Не вобьёшь в неё ни хуя.

ВАЛЁК

Хуй с ним. Что-то вобьётся. Зато один центр войдёт.

Проходит два часа. Спускаются сумерки. С реки тянется убитая насмерть толпа. Парни идут прямо посередине улицы, углубляясь в кварталы частных домов. Улицы пусты. Чужие тут не ходят. Проезд машины в этом районе в те времена – целое событие. Оно и к лучшему. Не дай Бог попасться кому-то постороннему навстречу плохишам. Побьют, отнимут деньги… а то и подрежут, если будет упираться. В городе это знают и без надобности в эти края не забредают. Рай маргиналов. Дубинка. Неспокойный район. Валёк идёт с гитарой. Рубашку он испортил. На спине образовалось зелёное пятно от втирания конопли в тарелку. Он оторвал от рубашки воротник и манжеты. И вот он со стеклянными глазами, в застёгнутом воротнике и манжетах, с голым торсом, с гитарой в руках, поёт на ходу «Дитя во времени» так, что Иэн Гиллан и рядом не стоит. Хриплый, прокуренный, пропитый смолоду голос тянет такие ноты, что замирает душа. Остальные парни время от времени не спеша разбредаются с дороги по палисадникам и обносят плодовые деревья, чтобы сбить сушняк.

Мои года – моё богатство, как поётся в песне. Нет, года не богатство. Это просто ненужный хлам. Лишняя тяжесть, которая накапливается и всё глубже тянет тебя в бездну старости, чтоб в конечном итоге утопить. Года не богатство, скорее наоборот, но они, проходя, оставляют тебе воспоминания. Вот что действительно ценно. Память моя – это сокровище. Было ли это со мной или всё было сном? Не знаю… но хочу припомнить хоть что-то. Что было дорого. Что прошло невозвратно. Что не повторится нигде и никогда.

Жизнь не имеет повторений, думает Гарик. Он едет один за рулём по городу своего детства и юности. Улицы изменились, так что прошлое кажется сном. Все, кто тут жил, уже покинули этот мир. И Гарик был уже не тот. Не тот беззаботный пацан, вечно обдолбленный и пьяный… счастливый и свободный, не видящий греха в том, что можно лихо воровать и грабить… и жить только для себя. Он давно уже зрелый мужчина, без блеска глаз, матёрый и седой. Гарик медленно едет.