Эта заметка совершенно безопасна в смысле достоверности. Ни один из ваших читателей не устроит себе такой свадьбы, а дикари островов Спасения или Тристан д’Акунья не будут писать писем в редакцию с опровержением, потому что ваше издание едва ли попадет к ним в руки.
Дело кончится тем, что читатель, вздохнув, скажет жене:
– Смотри, Маруся, какие есть ужасные обычаи! И чего только на свете не делается. Как все премудро устроено Создателем.
Вы его заставили задуматься. Он уже философствует. В этом ваша заслуга44.
Любителей философствовать среди читателей отрывных календарей всегда было много, и юмористы «Сатирикона» иронизировали над «глубокомыслием» тех, кто получает знание о мире из календарных «Смесей».
В сатирическом журнале «Будильник» был издан пародийный «Календарь „Будильника“ на 1882 год», заведующим которым значился Антоша Чехонте (псевдоним Антона Чехова). Пародийная цитата «все врут календари, за исключением нашего» могла бы служить эпиграфом ко всему комическому тексту. В фельетоне Чехова (текст печатался в нескольких номерах в течение года) воспроизведены типовые разделы календаря: 1) «число и день», 2) «выдающиеся события, метеорология, пророчества, всеобщая история, коммерция, советы, рецепты и пр.», 3) «обеды». Предметом пародирования стали все элементы календаря, особенно «предсказания». Эта востребованная публикой информация вызывала у молодого Чехова взрыв ядовитых насмешек45. Так, в разделе комических объявлений сообщалось:
Для составления календаря наняты два профессора черной магии и один профессор белой магии. Для той же цели заведующий календарем подыскивает сомнамбулу, или ясновидящую. Жалованье последней 1200 руб. в год.
Сумма указывала на готовность издателей календарей хорошо платить творцам календарного бреда (оклад сельского учителя был 360 рублей в год).
Недопустимое в начале истории печатного календаря пародирование календарного формата свидетельствовало о его феноменальной популярности в русском обществе к началу XX века.
Печатные календари советской эпохи
Советская власть с первых дней своего существования требовала создания новых печатных календарей. Декрет Ленина о переходе на календарь по новому стилю (полное название – «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря от 26.01.1918 г.»), согласно принятому в Европе григорианскому календарю, делал все прежние издания календарей бесполезными для практического использования и контрреволюционными по содержанию. Вместе с переносом чисел на 13 дней вперед (эти дни полностью выпадали из календаря) отменялись святцы и тезоименитства, а также все религиозные и государственные праздники прежней России46. Православная церковь, отделенная декретом Ленина от государства, не перешла на григорианский календарь, сохранив верность юлианскому календарю и традициям церковных праздников. Прагматика жизни диктовала необходимость указывать в печатных календарях одновременно советские и церковные праздники, а числа – по двум стилям сразу (указание двойных дат сохранялось в календарях до начала 1930‑х годов)47. В календарях, издаваемых русской эмиграцией, также указывались оба стиля, хотя жизнь в европейских странах шла по новому стилю (старый стиль служил данью памяти досоветскому календарю, а также использовался как месяцеслов для зарубежной православной церкви)48.
Образцами для первых советских календарей послужили матрицы прежних календарных изданий. Реформаторы выбрасывали из них весь старорежимный материал, механически заменяя его революционным. Это приводило к издательским курьезам и политическим просчетам. Владислав Ходасевич, работавший в 1920 году в Московской книжной палате, вспоминал, как Госиздат решил выпустить революционный календарь-альманах на 1920 год. Из текста старого календаря выбросили святцы, царские дни и названия христианских праздников, заменив их названием «день отдыха» и датами революционных событий. При этом исполнители забыли проставить в календаре дни недели, в результате чего календарь, выпущенный огромным тиражом 10 000 экземпляров, пришлось полностью пустить под нож. Драматизм ситуации усугублял тот факт, что в стране катастрофически не хватало бумаги («Книжная палата», 1932).