Стел поджал губы и сузил карие глаза – сколько раз Рокот видел такое лицо у Грета!

– Я ожидал отказа, – наконец маг проглотил обиду. – И тогда мне остается лишь просить несколько дополнительных дней в Каменке для изучения архивов и бесед с местными. Степняки куда лучше знают нравы лесных жителей, у них налажен контакт и даже натуральный обмен. В любом случае я предлагаю держать мечи в ножнах и не торопиться.

– Все это не твоя головная боль, – повысил голос Рокот. – Здесь я решаю, по какому маршруту мы идем, сколько стоим и где держим мечи! Это понятно?

Дольные прижухли и изо всех старались не дышать. Слассен вылупил глаза и проглотил язык. Но Рокота сейчас интересовал исключительно Стел.

– Непонятно! – Маг встал и упрямо мотнул головой. – Я здесь для того, чтобы мы успешно построили храмы, – Мерг лично разъяснил мне задачу. И если вы не будете прислушиваться к моему мнению…

– Вот если ты вместо того, чтобы слушать, будешь пререкаться, то можешь не дожить до конца похода, – Рокот дружелюбно развел руки в стороны.

– Это угроза? – Стел весь подобрался, будто перед боем.

– Это опыт, мальчик, – парировал Рокот. – Если мне потребуется совет, я обращусь к тебе. Но пока здравый смысл и опыт на моей стороне. Однажды я уже видел, как молодой вдохновенный паренек с такими же восторженными карими глазками доказывал всем, что можно обойтись без кровопролития. Мы стояли тогда как раз под стенами твоей вожделенной Каменки. Он поверил их лживым посланникам и загремел в подземелья на несколько месяцев, отчего и умер. Мальчика звали Грет Вирт, и повторения той истории я не допущу.

Стел сжал кулаки и выкрикнул:

– Мой отец погиб как герой!

Сколько огня в голосе, сколько страсти! Похоже, с этим щенком будут одни проблемы.

– Только я знаю, как погиб твой отец, – процедил Рокот и поднялся. – Двигаемся по степному тракту до получения особых распоряжений. Совет окончен.

Над костром кудрями вился дым. Белянка в рубахе до пят сидела на земле, жар от углей согревал колени, справа обиженно сопела Ласка, слева Горлица смотрела на огонь сквозь закрытые веки. Тетушка Мухомор шла по кругу за спинами учениц, подбрасывая сосновые лапы в пламя, и оттого все сильнее слезились глаза. Жженая горечь собиралась в носу и со вдохом заполняла грудь, согревая тело, забирала на себя усталость и боль. Дым очищал.

Сельчане, усталые после ночных гуляний, теснились у края поляны и терпеливо ждали, пока ведуньи подготовятся к встрече Нового лета. До восхода оставался час – страшный час, когда сильны неприкаянные души. Кусты боярышника и терна стояли в белесой дымке, словно по молодой листве стекала меловая вода и затапливала острые былинки мятлика. Над рекой курился туман, белым пухом оседая на ряске заводей.

– Ведуньям запрещен обряд обручения, – негромко произнесла тетушка Мухомор.

Белянка втянула голову в плечи. Она не должна любить Стрелка. Не должна. Но она любит… любит! И если цена за это – вся волшба мира – пропади она пропадом эта волшба!

Но ведунья продолжала вышагивать за спинами и поучать:

– Ведунья ни с кем не может разделить жизнь, чтобы самой – и только самой! – отвечать за свои ошибки. Вам нельзя было танцевать под балладу о тех, кто даже на запад ушли вместе. Нельзя! Я предупреждала, но вы обе меня не послушали.

Сдерживая дрожь, Белянка выдохнула медленно и протяжно. Тошно засосало подложечной.

– Так что сейчас, пока не взошло солнце и не скрепило обручения, мы посмотрим рисунки ваших судеб, и вы выберете путь раз и навсегда.

Тетушка Мухомор склонилась над Белянкой. Пахнуло мелиссой и душицей.