– Не могу… Устал!..

– Ты должен! Отжимайся!

– Нет, не могу. Я устал до невозможности. Не издевайся надо мной!

Тут я услышал рёв разгневанного тигра и, подняв голову, увидел, что стражник, вцепившись в решётку, яростно трясет её, с ненавистью глядя на меня. Я опешил: что случилось, в чём дело? За что он так на меня?

– Успокойся, сын мой, успокойся! – Асий произнес это негромко, но тот почему-то сразу стих.– Ты видишь, какое у этого человека прекрасное немощное тельце? Как мало в нём сил? Как мгновенно оно устаёт? (При этих словах стражник снова взревнул.) Ты хотел бы иметь его?

Со вздохами, похожими на судорожные всхлипы, наш цербер часто-часто закивал головой.

– А получится? – спросил он робко.

– Если нам удастся уговорить моего друга, то вне сомнений,– ответил Асий.

Ёлы-палы! Нечего сказать, хорош планчик! Подложить меня под эту озабоченную гору мышц, а самому в это время смыться! А я-то, я-то! Наставником его считал и другом! Уговорить они меня хотят! Как же! Уже бегу соглашаться! Да лучше уж смерть от топора, на виселице, на дыбе, где угодно – но не под этим бульдозером!

– Успокойся, друг мой! – услышал я голос Асия.– Что тебя так взволновало? Мне казалось, что ты готов пожертвовать своим телом…

– Ага, как же! Спешу, спотыкаясь и падая!..

–…в обмен на это, полное сил. Создавалось впечатление, что то тело, в котором ты находишься, тебя не совсем устраивает.

Ёк! Так это… Это совсем не… Ну я и балбес! Ну и кретин! Как я только мог так подумать про Асия!

– Прости, Асий. Я не то… Я неправильно тебя понял, наклеветал на тебя в мыслях своих. Прости! – я оглянулся: стражник стоял, прижавшись лицом к решетке, с видом напряженного ожидания. Казалось, он расплачется, если я откажусь.– Но, скажи на милость, зачем ему это тело? Почему он так хочет обладать им?

– Этот человек раньше служил в одном из отрядов Неутомимых, гвардии императора. В этих отрядах служат с младенческих лет. Туда отбирают отроков покрепче, потом с ними что-то делают – я не ведаю, что именно – и для них самым наивысшим наслаждением, многократно превосходящим все остальные, становится усталость.

– Свалиться от усталости – как это прекрасно! Как я мечтаю об этом, как давно со мной этого не происходило! – умильным голосом произнес стражник.

– Да, сие их всеобщая беда. Всё время занимаясь физическими упражнениями, годам к двадцати пяти они попросту теряют способность уставать, становясь злыми и раздражительными, неуправляемыми. Одни ищут смерти, другие сгорают во хмелю.

– А я? Вдруг я тоже стану искать смерти, взяв это тело?

– Думаю, что не станешь. Ощущение, к коему стремится Неутомимый, тебе неведомо и уже недостижимо. Так не ведающий опьянения не стремится его достичь.

– Ну что ж, давай попробуем.

– Согласился, согласился! – восторженно зашептал Неутомимый, который, как я понял, особым умом не отличался. И то сказать: везде, где учат качать мускулы и преподают искусство убивать, слишком умные никогда почётом не пользовались. От возбуждения он чуть не приплясывал и несколько раз ронял ключ, пытаясь попасть им в замочную скважину. И вдруг замялся.– А только вот… Как я…

– Что смущает тебя? – спросил его Асий.

– Так ведь… надо же где-то жить… что-то кушать… Не возьмут меня тогда больше в стражники-то, с таким-то телом…

– Об этом не печалься. Мы отведём тебя туда, где «у тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот»,– процитировал я Есучу.

Обмен телами произошёл как-то буднично и внешне очень просто. Асий потребовал два куска хлеба. Стражник, смущаясь, протянул надкусанную лепёшку, которую Асий переломил пополам. Порывшись в своем дорожном мешке, старик извлёк из него глиняную бутылочку, накапал из нее на каждый кусок по несколько бесцветных капель и, заставив нас полностью раздеться, уложил рядышком. С трудом сжевав кусок ставшей чрезвычайно горькой лепёшки, я отключился. В себя меня привёл звук, похожий на тот, что издаёт лопнувшая струна. Я открыл глаза и сел. Рядом со мной, так же, как и я, высовываясь из своего тела как из спального мешка, сидел Неутомимый. В своём внетелесном воплощении он явился таким, каким виделся себе в самых сокровенных мечтах: худой, бледный, немощный.