– К-ка… кой? – поперхнулся Костик, немея от ужаса. – Тысяча девятьсот… сорок второй?!

– Ну, не две тысячи сорок второй точно, – Субботин ухмыльнулся.

Челюсть отвисла. Сказанное сняло боль, проникло внутрь холодом, и никак не желало осмысливаться.

– Сорок второй, – повторил Субботин, медленно затягиваясь папиросой. – Что-то не так по-твоему?

Костик почти впал в ступор. Тысяча девятьсот сорок второй! Как это могло быть? Костик с трудом собирал ускользающие мысли. От напряжённой работы мозга слегка приоткрылся заплывший глаз.

– Да, брат, хорошо тебя приложили, если даже год вызывает такую реакцию, – усмехнулся милиционер, ткнув в пепельницу остаток папиросы. – Ладно, отдыхай. Здесь никто тебя не потревожит до утра. А завтра найдём что-нибудь из одёжки и подумаем, как быть дальше.

Субботин встал, закрыл на ключ сейф, одёрнул гимнастёрку.

– Извини, но мне надо отлучиться по работе. Ты не обессудь, но кабинет я закрою на ключ. Если захочешь по нужде, в углу стоит ведро. Бывай.

Субботин задул керосинку и в темноте уверенно прошёл на выход. Стукнула дверь, провернулся замок, и наступила тишина.

– Пипец! – Вырвалось у Костика. – Сорок второй! Война и немцы! Охренеть!

И только сейчас услышанное и дошедшее до сознания обрушилось на не подготовленный к подобному экстриму мозг. Обрушилось и всей своей тяжестью сломало восприятие окружающего мира.

Костик ещё долго сидел под одеялом, дрожа всем телом, и уже не пытаясь разобраться в сумбуре пролетающих в голове мыслей. Обнажённый, беззащитный, в разгар Великой Отечественной войны, которая закончилась 75 лет назад. Это не укладывалось ни в какие рамки… да что там, рамки! Это было просто каким-то горячечным бредом!

Как уснул, Костик не помнил. И что снилось – не помнил. Может, и к лучшему.

Из сна его вырвал усталый жёсткий голос.

– Где тут этот потеряшка?

Костик встрепенулся, захлопал глазами, натянул одеяло по самые брови, одновременно пытаясь понять смысл происходящего.

– Так-так, – высокий мужчина в такой же синей форме, как у вчерашнего милиционера, проницательно щурясь посмотрел на Костика. – Чуб где-то опалил, что ли? Непонятный тип. Ты, Субботин, давай разбирайся с ним.

– Так точно, – слегка невпопад ответил участковый.

Высокий резко поднял руку, глянул на наручные часы.

– Три часа хватит?

– Хватит, товарищ подполковник, – ответил Субботин.

– Действуй. Пацана сдашь на руки Степанычу. На заводе они сами дальше разберутся.

– Я могу мотоцикл взять?

– Бери, капитан. А ты, парень, не унывай. Память вернётся. Всякое в жизни случается. Не вешай нос.

С этими словами подполковник ушёл.

– Одевайся, Константин. Сейчас чайку попьём и поедем на завод, – на одеяло Субботин положил свёрток. – Возможно, размер чуть больше, но всё лучше, чем голым ходить. Степаныч обещал тебе телогрейку подобрать. Так что в беде не бросят. Одевайся, одевайся.

Субботин взял чайник и вышел.

Костик дотянулся до свёртка, вскрыл его. Чёрные штаны и серая рубаха, местами заштопанные, стираные, мятые. Ботинки из непонятного материала с длинными шнурками. Носков не было. Зато была кепка из какой-то мягкой толстой ткани. Широкая до несуразности, но если присмотреться и вспомнить эксперименты французских модельеров, возможно, даже стильная. Только грязноватая.

Костик брезгливо разглядывал обновку.

– Чего не одеваешься? – подбодрил его Субботин. – Нам ехать далековато. Так что, давай, шустрей.

Костик спустил ноги на пол. Боль тупо отдавалась по всему телу, но движений не сковывала. В голове стучали молотки, а челюсть болела, но боль была вполне терпимая. Заплывший глаз, пусть и через оставшуюся щёлочку, но всё-таки видел мир. Главной проблемой, на самом деле было осознание, что «круто попал».