– То есть остальное вы не отрицаете? – Он вскинул брови.

– Нет, – вяло ответила она и зевнула.

Глаза закрылись, и Стефани провалилась в сон. Она не узнала, что ей ответил Эдриан. Не узнала она и того, что он еще какое-то время смотрел на нее, прежде чем уйти. Так завороженно, будто повстречал что-то невообразимо прекрасное. Что-то столь же ценное, сколь и недоступное. Мужчина ласково коснулся ее растрепанных каштановых локонов. Он хотел тронуть нежную щеку, но рука так и зависла в воздухе. Созерцая аккуратные черты лица девушки, он о чем-то раздумывал, а потом тихо ушел.

Внутри кабинета царил хаос, многое рассказывающий о характере его хозяина. На письменном столе покоились завалы из бумаг, напоминающие высокогорный хребет на севере Луарии. Вдоль стен тянулись полки, на которых вперемежку находились папки с документами, справочники, научные труды, весы, анатомические муляжи органов и кости, колбы с жидкостями и прочие… диковинки. Пол показался интенданту липким. Но, возможно, собственная фантазия сыграла с ним злую шутку, так как в помещении навязчиво пахло чем-то горьким и испорченным.

– Прошу, присаживайтесь, месье, и начнем разговор. – Климент де Пероль указал на одинокий стул. Сам он уже устроился за столом в мягком кресле. – Я бы не хотел торопить вас, но, как видите, – доктор сделал жест руками, указывая на обилие бумаг на столе, – свободного времени у меня маловато. Чиновники придумали для врачей слишком много бумажной работы. Я отчитываюсь Церкви. Отчитываюсь министерству. Отчитываюсь в гильдию врачей. Если бы вдруг оказалось, что Святому Петру можно писать письма, то я, наверное, отчитывался бы и перед ним за каждого пациента.

Эдриан хмыкнул, мысленно сделав запись на воображаемом листе: «Не любит писать. Не любит документы. В кабинете бардак. Любит жаловаться». Позже он перенесет эти записи в свои пометки. «Душевный портрет подозреваемого – ключ к успешному дознанию», – учили в Академии.

– Такой расклад меня вполне устраивает. Я тоже не люблю долгие беседы. – Интендант присел. Не церемонясь, он сдвинул груду бумаг поближе к доктору, чтобы освободить себе место для письма, достал чернильницу и перья. Раскрыв папку с делом, мужчина положил чистый лист поверх остальных документов. – В столице мне поручили провести расследование смерти некой Колетт де Лебон. Надеюсь, это имя о чем-то говорит вам?

– Не могу припомнить… Колетт? – Климент де Пероль задумчиво почесал нос. – Колетт…

Эдриан молча смотрел на метания доктора. «Неужели не вспомнит? Прошло всего около трех месяцев. Она же не крестьянка какая-нибудь. Внезапная смерть юной дочери графа должна была потрясти округу. Это не так уж легко забыть. Особенно для тебя, падальщика, охочего до сплетен».

– Колетт де Лебон, говорите, – встрепенулся доктор. – Ах да! Припоминаю, скверный случай. Вы говорите о племяннице мадам Бароже, верно?

– Именно. – Эдриан сделал первые пометки. – В чем, по-вашему, заключается скверность случившегося?

– Умерла юная красивая девушка, – мгновенно ответил Климент де Пероль.

– И все?

– А что, разве этого недостаточно? – удивился доктор, но в его словах и выражении лица интендант уловил скорее нахальство, нежели искренность.

«Вот наглец», – подумал он.

– Вы практикующий доктор, профессор медицины. У вас много опыта. Обычно, когда специалист такого уровня говорит «скверный случай», он подразумевает что-то большее, чем просто смерть. Значит, что-то привлекло особое внимание.

– Ничего такого, кроме жалости, я не имел в виду. Ей было всего восемнадцать, могла бы еще жить да жить.