Естественно и непринужденно разговор перешел на творческие вопросы. Выяснилось, что оба достаточно хорошо знают последние работы друг друга. Глобальная всеохватность средств массовой информации, оперативно выходящие большими тиражами на CD и DVD наиболее примечательные записи концертов крупнейших музыкантов мира без труда позволяли быть в курсе всего наиболее нового, достойного и значительного.

– Юра, дирижером ты стал действительно высококлассным. Каждая следующая твоя интерпретация и современных произведений, и уже затертого донельзя традиционного классического репертуара все более и более интересна, точна, выразительна.

Одно только меня огорчает: ты слишком мало стал выступать как скрипач-солист. А ведь в этой области ты по-прежнему непревзойден и, я уверен, далеко еще не сделал всего, что просто обязан сделать по своему мастерству и масштабу.

Щедро расточая искренние комплименты дирижерской и исполнительской деятельности Владимирского, Райцер сознательно уходил в сторону от каких-то оценок Юриных композиторских работ, ибо работы эти были, на его взгляд, малодостойны внимания: несамостоятельность, скованность, эклектичность. А заставить себя с похвалой отзываться о чем-то, что, в общем, казалось ему малоинтересным, Гера и в молодости не умел. Не научился он этой обтекаемой дипломатичности и за всю последующую жизнь. И уж кто-кто, а Юра прекрасно знал эту бескомпромиссную сдержанность друга детства и прекрасно понял, что скрывается за умолчанием его композиторских начинаний.

– Герка, оркестром я заболел по-серьезному. Все-таки, как бы мы ни восхищались и ни восторгались своим исполнительством, более могучего и совершенного музыкального инструмента, чем оркестр, нет. Ну а сольные выступления… Нет, ты неправ, я играю не так уж и мало. Но сам понимаешь, времени на все катастрофически не хватает, занимаюсь я сейчас далеко не так регулярно, как привык делать всю жизнь. А отсюда иногда и излишнее волнение на сцене, нет, не скажу, что какая-то неуверенность, этого пока еще, слава богу, нет, но, что называется, знаешь свои грехи. Что-то недоучил, что-то не успел повторить, перепроверить… И это конечно же создает некоторую напряженность.

С каждой минутой их встречи атмосфера становилась все более дружелюбной и теплой.

– Ну похвастайся уже наконец своим «Страдом». Футляр открывали почти что священнодействуя.

Владимирский извлек скрипку, долго, пристально и нежно, как какую-то неземную и нереальную красоту, изучал инструмент глазами, прежде чем позволил себе приблизить скрипку к подбородку и извлечь первые звуки. Он не исполнял что-то определенное и законченное. Отдельные пассажи и мелодии, переходы из регистра в регистр, он «дегустировал» и наслаждался…

– Старик, я могу тебя только поздравить. Это действительно необыкновенный инструмент. Возможно, один из лучших, созданных стариком Антонио.

– Нравится? Да что там говорить! Я и сам от него без ума.

– Невероятная глубина, мощь и благородство внизу и нечто изысканнейшее в верхних регистрах. Фантастика!

– Между прочим, сегодня не только я, но и эта скрипка вернулась в Россию после многолетнего отсутствия.

– То есть?

– Ну ты же, разумеется, не меньше меня наслышан о бесчисленных легендах, связанных со многими скрипками Страдивари, об их невероятных историях, приключениях и злоключениях…

– Естественно.

– У тебя в руках – инструмент, невероятным чудом уцелевший в годы революции и Гражданской войны, прошедший через несколько фронтов, через бесчисленные переходы власти из рук в руки – а каждая из них предпочитала начинать свою деятельность с однообразной триады: крушить, ломать, убивать, – через обстрелы, погромы, пожары… Ну, в общем, что тут говорить? Ужасы истории России двадцатого века давно уже ни для кого не секрет.