– И еще одно заблуждение, Юрок. Как говорится, «бьют не по паспорту, а по роже». А уж более семитскую физиономию, чем у меня, поди поищи! Так что давай, старичок, готовься к конкурсу, кроме тебя, послать сегодня некого, а упускать престижные премии большевички ох как не любят.

– Герка, ты с ума сошел! Чтобы я вместо тебя… Ну, знаешь ли…

– А ты не горячись. Как там у ваших говорится? «Если партия прикажет, комсомол ответит: есть!»

– Мне почему-то кажется, что ты сегодня изо всех сил пытаешься меня обидеть и оскорбить.

– Ничего подобного! Как раз наоборот. Я тебя очень люблю и потому хотел бы предостеречь от необдуманных и опрометчивых шагов.

– Каких, например?

– Не надо из-за меня «лезть в бутылку» и ломать не только удачно складывающуюся карьеру, но, возможно, и всю свою жизнь.

– Договаривай, раз уже начал.

– Хорошо. Ты знаешь, что я с нашим квартетом не так давно ездил в Венгрию?

– Слышал. И что?

– А то, что на обратном пути кто-то из наших меня хорошо подставил.

– Каким образом?

– Таможня конечно же получила соответствующую наводку, перевернула весь мой чемодан и нашла пару-тройку книжек.

– Каких еще книжек?

– Да полная ерунда. Самоучители иврита для начинающих, грамматические пособия, таблицы ивритских глаголов…

– Та-ак…

– Этого хватило. Теперь мне приписан контрабандный провоз в СССР подрывной сионистской литературы. Обо всем доложено и в консерваторию, и в соответствующие инстанции. Так что отныне я, дорогой мой друг, и изгой, и пария. Не говоря уже о том, что, разумеется, «невыездной». За пределы Московской области пока еще выпускают – и за то спасибо.

– Гера, это же какой-то бред!

– Не скажи. «Они» так не считают. Ну все. Поговорили. На сегодня достаточно. Увидимся – потолкуем подробнее.

Первым, кого встретил Юрий на следующий день в консерватории, оказался секретарь комитета комсомола Лешка Фролов. Перст судьбы! Из всех соучеников не было более скользкой и неприятной личности, наиболее подходящей, чтобы сорвать злость и раздражение Владимирского после вчерашнего разговора с Геркой. Бездарнейший музыкант, но при этом умный, хитрый и прозорливый карьерист, Фролов давно уже поставил крест на своей виолончельной исполнительской судьбе, прекрасно понимая, что никаких лавров он тут стяжать не сумеет. Иное дело – общественно-политическая сфера. И здесь дипломатичному, ловкому и беспринципному Фролову не было равных.

Вот и сегодня, уловив каким-то шестым чувством возбужденное и неадекватное состояние Владимирского, Фролов ловко перехватил инициативу в разговоре:

– Юрка! Поздравляю! Говорят, ты был бесподобен!

– Спасибо.

– Ну вот теперь еще «возьмешь» Венявского – и прямая дорога на Чайковского.

– Какого-такого Венявского? В Познань едет Райцер.

– Э-э-э… Ты, я смотрю, несколько отключился от нашей здешней жизни. Ну что ж, буду первым, кто тебя обрадует. С тебя, кстати, причитается за добрую новость. Решением кафедры, партбюро, ученого совета – на Венявского едешь ты.

– На Венявского едет Райцер!

– Уже не едет. У него… С ним… В общем, с Райцером возникли некоторые проблемы.

– Какие еще проблемы?

– Все в свое время узнаешь. Я, кстати, именно тебя и разыскивал. Сегодня в одиннадцать подойдет один очень важный человек, который хотел бы с тобой встретиться.

– У меня в одиннадцать репетиция.

– Юра, это человек, из-за которого репетицию придется отменить. Ты меня понял?

– Нет.

– А жаль! Так в одиннадцать в комитете комсомола.

– Чего ты темнишь, а?

– Юра, в одиннадцать. А репетицию перенеси, переназначь на другое время, отмени, в конце концов. Ну я не знаю что… Что-нибудь сделай.