– А потом, Ванюша, мы на охоту с тобой поедем, да? На рысь пойдем. Знаешь, какова она, эта рысь? На деревьях живет, а вместо ушей кисти у нее. Опасный зверь!

Два богатыря появились в воротах, встали, сложив руки на груди, перегородив дорогу. Телепнев остановился, обернулся – сзади появились еще двое. Медленно он отпустил руку Иоанна и сказал ему:

– Ты пойди к Аграфене, а я после вернусь за тобою. Иди, Ванюша, иди.

Вот и сам ребенок, почуяв неладное, попятился назад, не отрывая испуганного взгляда с этих детин, что приближались к Телепневу. Не успел он вырвать из ножен саблю, как был свален страшным ударом в челюсть, другой здоровяк ударил его, упавшего на колени, ногой в лицо, от чего со звуком рассыпанных бус на землю вылетели зубы, и тут же хлынула кровь. Телепнев, лежа на животе, с усилием потянулся к упавшей сабле, но один из богатырей наступил на нее, а другой принялся со всей силы втаптывать голову Телепнева в землю и выбил ему глаз.

И все это на глазах маленького Иоанна. Его тело сковала какая-то истома, он даже не мог пошевелиться от страха, лишь беспомощно мычал, давясь слезами. Видел, как вышли откуда-то двое бояр: это были Василий Немой и его брат Иван Шуйский, оба в длиннополых кафтанах, перевязанных кушаками, остроносые сапоги все камнями ушиты. Эти два брата мало походили друг на друга. Василий Васильевич был крупным, с большим животом, пышная пепельного цвета борода аккуратно расчесана и уложена; Иван Васильевич же был высок и сухощав, с выпирающим кадыком на длинной жилистой шее, и борода была его светлой, короткой и острой.

К тому мгновению Телепнев уже лежал недвижно, уткнувшись лицом в лужу черной крови, и Василий Немой остановил его избиение, властно подняв руку.

– Господи, что делается! Ваня! – послышался крик выбежавшей во двор Аграфены. Было неясно, к кому она обращалась: к воспитаннику или к едва живому брату, коего два здоровяка уже утаскивали со двора. Иоанн стоял и вглядывался с ужасом в лицо Телепнева, превратившееся в кровавое месиво, смотрел на лужу крови, оставшуюся после него, на его безжизненно влачившиеся по земле ноги в великолепных сапогах. Аграфена бежала к мальчику, на ходу надевая на голову плат. Она схватила мальчика за руку, начала уводить в терем, причитая, плача и приговаривая:

– Звери! Что делают, нелюди, Господи!

Иоанн, уходя, обернулся и увидел, что Шуйские стоят на месте, пристально глядя мальчику вслед, и взгляд их еще долго оставался в его памяти и даже снился в глубоком сне, вызванном травным отваром Аграфены. И успокаивающий отвар не помог, мальчик вскакивал и кричал, и успокаивался и засыпал, лишь услышав единственный родной для него голос:

– Я тут, Ванечка, тут, все хорошо…

И мальчик засыпал, проваливаясь в вязкий, глубокий сон. Нет на его лице детского умиротворения, напротив – губы поджаты, брови сведены, дыхание часто и тревожно. Заплаканная Аграфена гладила его голову, сидя рядом.

– Ты вырастешь сильным и грозным князем, – шептала она, словно произносила заклинание, – и все будут бояться тебя. Обуздай их, Ванюша, покори, накажи их всех! Пусть каждому воздастся по заслугам его!

Отрок простонал во сне и снова затих, успокоенный теплой и родной ладонью няньки…

За Аграфеной вскоре тоже пришли – двое из тех здоровых детин, что избивали Телепнева. Она, кажется, ждала этого и с гордо поднятой головой встретила пришедших. Иоанн сначала глядел в недоумении, потом, когда Аграфена со слезами на глазах начала прощаться с ним, он закричал истошно:

– Не-е-е-ет! Прочь! Оставьте ее! Прочь!

С перекошенным от плача лицом он бросился к Аграфене, кою уже уводили, вцепился в полы ее распашонки и держал, даже упав на колени.