– Как тебя зовут? – снова спрашивает он.

– Не скажу. Если ты пойдешь давать объявление по громкой связи, мама рассердится. Она всегда сердится.

Томас дотрагивается до худенького плечика ребенка.

Его кожа холодная. И напоминает на ощупь резину. Вдруг он заразный? Томас подавляет желание отдернуть руку.

– Я все же думаю, что так будет лучше. Я уверен, что мама не будет сердиться. А я посижу с тобой пока…

– Ты не можешь уйти.

Кожа ребенка продавилась под пальцами Томаса, на ней остались вмятины. Как будто мышцы существуют отдельно от кожи и костей.

У Томаса зашевелились волосы на голове. На столе стоит местный телефон. Он может позвонить на стойку информации. Но он чувствует непреодолимое желание уйти отсюда.

– Я скоро вернусь, – обещает он. – Не открывай никому дверь, кроме меня или мамы.

Томас встает с кровати с облегчением оттого, что больше не нужно прикасаться к коже малыша. Ему хочется вымыть руки.

В зеркале он видит, что мальчик сел на кровати за его спиной. Единственная лампа освещает волосы ребенка сзади. Вокруг его головы будто светится нимб.

Что-то с ним не так. Что-то очень сильно не так.

– Жди здесь, – говорит Томас.

Он уже почти у самой двери, когда чувствует, что сзади за пиджак его тянет маленькая ручонка.

– Останься. Ты нужен мне.

– Я вернусь, – обещает Томас, понимая, что лжет.

Возвращаться он не собирается.

Мальчик отпускает пиджак, и в комнате воцаряется тишина.

Под ложечкой сосет от плохих предчувствий, кожа Томаса как будто сжалась на теле.

Он протягивает руку к замку.

И вдруг чувствует, что его шею обхватывают руки, а в спину между лопатками упираются колени. Мальчишка прыгнул ему на спину и повис, как обезьяна.

Маленькие ручки сжимают шею Томаса и давят на адамово яблоко. Он начинает задыхаться. Томас пытается разжать руки ребенка и освободиться от этой мертвой хватки. Кончики его пальцев погружаются в плоть мальчика, кожа его как будто отслаивается, и Томас чувствует скелет ребенка.

Мальчишка обхватывает талию Томаса ногами.

– Отпусти меня, – хрипит тот из последних сил.

В глазах становится темно. В ушах стучит. Томас наклоняется вперед и пытается сбросить мальчишку, освободить шею от мерзких ручонок. Но ему это никак не удается. Видимо, этот ребенок сумасшедший, иначе откуда у него такая сила? Шее больно, больно, больно… Голова вот-вот готова лопнуть, и что это за звук звякающих ножниц или стригущего секатора, черт бы его побрал?..

Томас изо всех сил прижимается спиной к стене. Хватка мальчишки слегка слабеет, когда он оказывается между стеной и телом Томаса. Тот наконец отрывает от себя руки и ноги ребенка и слышит, как маленькое тельце шлепается на пол.

Шея страшно болит. Томас пытается дышать, но это причиняет невыносимые страдания. Он заставляет себя дышать. Темнота в глазах начинает рассеиваться.

Несколько быстрых шажков, и ребенок уже стоит между Томасом и дверью в коридор. Закрывает выход своим худым тельцем; он такой бледный, что будто светится в сумраке каюты.

Томас протягивает руку к выключателю, и помещение внезапно озаряет яркий свет. Мальчик вскрикивает и закрывает глаза ладонями.

Из груди Томаса невольно вырывается слабый стон.

Мальчику на вид лет пять. Но грудная клетка впалая, как у старика. Кожа висит, словно одежда, которая на два размера больше, чем тело. А лицо… Скулы торчат, кожа серого цвета. Когда мальчик щурится на яркий свет, на щеках появляются какие-то странные, неестественные углубления.

Это такая болезнь, когда дети стареют раньше времени… как она там называется?.. Видимо, она поражает мозг…

– Ты отсюда не выйдешь. – Мальчик убирает ладонь от лица.