Она раскинула и протянула ко мне восхитительные руки.

– Почему вы убивали невинных в моем городе? – шепотом спросил я. – Где вы взяли этих детей?

– Но и ты, ты сам пил кровь детей! Об этом написано в «Хрониках». – Мужчина говорил спокойно, с уважением и с таким же, как у сестры, акцентом. – Мы подражаем тебе! Что мы сделали такого, чего не делал ты!

Узел у меня в груди затянулся еще туже. Отвратительные деяния, проклятые признания. Господи, прости меня.

– Вы знаете о моем запрете, – сказал я. – Все знают, что я велел держаться подальше от Нового Орлеана, что этот город принадлежит мне. Кто не знаком с этим запретом?

– Но мы пришли поклониться тебе! Для нас ты стал легендой, – сказал мужчина. – Мы уже бывали здесь прежде, и тебя это никогда не беспокоило.

И тут они поняли, какую роковую ошибку совершили.

Мужчина рванулся к двери, но Квинн без особых усилий перехватил его за руку и развернул на сто восемьдесят градусов.

Женщина в шоке стояла посреди комнаты и неотрывно смотрела на меня черными как уголь глазами.

– Нет! – наконец воскликнула она. – Нет, ты не можешь просто взять и уничтожить нас, ты не сделаешь этого. Ты не заберешь наши бессмертные души, не заберешь. Ты наш кумир, мы во всем подражаем тебе. Ты не можешь так с нами поступить. О, молю, сделай нас твоими слугами, научи нас всему. Ты будешь нашим господином! Нашим наставником во всем.

– Вам известны правила, – продолжал настаивать я. – Вы позволили себе их нарушить. Думали, что можете появляться здесь, творить беззакония и безнаказанно исчезать. Вы убивали детей, прикрываясь моим именем? Вы делали это в моем городе? Вы ничего не поняли из того, что я написал в «Хрониках». И не тычьте мне в нос моими признаниями. – Меня начало трясти. – Вы думаете, что я исповедался в своих деяниях для того, чтобы вы мне подражали? Мои прегрешения не идут ни в какое сравнение с вашими мерзостями.

– Но мы преклоняемся перед тобой! – воскликнул мужчина. – Мы пришли сюда как паломники. Приблизь нас к себе, и мы исполнимся твоим благородством. Ты сделаешь нас совершеннее.

– Вам нет и не может быть оправдания, – заявил я. – Приговор вынесен. Кончено.

Мона сдавленно вскрикнула. Лицо Квинна явственно свидетельствовало, какая борьба происходит в его душе.

Мужчина напрягся изо всех сил и попытался вырваться. Квинн одной рукой удерживал его за плечо.

– Отпусти нас, – взмолился мужчина. – Мы уйдем из твоего города. И предупредим других, чтобы они никогда сюда не являлись. Мы засвидетельствуем и подтвердим непреложность твоего приказа. Везде, где нам суждено будет оказаться, мы будем рассказывать, что видели тебя и слышали запрет из твоих собственных уст.

– Пей, – велел я Квинну. – Выпей всю кровь до последней капли. Пей так, как еще никогда прежде.

– Мне ничего для тебя не жаль! – прошептал мужчина и закрыл глаза. Всякое желание сопротивляться покинуло его. – Я отдаю тебе свою любовь.

Квинн без колебаний ухватил мужчину за роскошную гриву вьющихся волос, повернул его голову и запрокинул ее назад – так, чтобы оголилась шея, а потом прикрыл глаза и вонзил клыки в жертву.

Мона как зачарованная наблюдала за Квинном и наконец решительно повернулась к женщине. Жажда преобразила ее лицо. Казалось, она пребывает в полусне, однако взгляд ее сосредоточился на жертве.

– Она твоя, – сказал я.

Женщина без страха смотрела на Мону.

– Ты так прекрасна! – Она отчетливо произносила каждое слово. – Так прекрасна! Ты пришла забрать мою кровь. Я отдаю тебе ее, вот, бери. Только подари мне вечность.

Она развела руки как для объятий – великолепные руки, унизанные золотыми браслетами, длинные пальцы манили к себе.