Она взглянула на меня, словно желая напомнить о своем существовании, а потом заметила:

– Хитрая комбинация. Он знает, что у тебя в кармане камея, а я это знаю, потому что могу читать его мысли.

– О, так вот к чему привели все мои старания! – Я тихо рассмеялся. – А я совсем про нее забыл.

Я передал камею Квинну. Мне следовало предвидеть, что телепатический треугольник может доставить немало неприятностей.

Но ведь я сам захотел, чтобы они могли свободно читать мысли друг друга, так почему же, черт возьми, я завидовал?

Квинн наклонился над Моной и закрепил камею – красивое старинное украшение – посередине белого вышитого воротничка-стойки.

– Ты ведь не станешь надевать туфли тетушки Куин? – спросил он взволнованным шепотом. – Или все же наденешь?

Мона расхохоталась как сумасшедшая. Я тоже.

Тетя Куин всю жизнь, за исключением последнего дня, носила туфли на головокружительно высоких каблуках, со шнуровкой на лодыжках и с открытыми носками, некоторые из них были украшены горным хрусталем, а то и, насколько мне было известно, настоящими бриллиантами. Когда мы с ней познакомились, на ней как раз были такие дивные туфли.

По иронии судьбы в момент падения, ставшего причиной смерти тетушки, на ногах у нее были только чулки. Но эта гибель была злодеянием Лэшера – это он намеренно напугал тетушку Куин и даже подтолкнул ее. Так что туфли, огромная коллекция которых хранилась в гардеробной, были ни при чем.

Но представить себе Мону – нескладную девочку-подростка в оксфордских туфлях со шнурками и низким каблуком, – нацепившую на ноги любую пару обуви из коллекции тетушки Куин… Одна только мысль об этом повергала в безудержное веселье. Что могло бы заставить Мону сделать с собой такое? А если вам к тому же известно, какое внимание Квинн уделяет каблукам на женских туфлях, а именно на туфлях Жасмин и тетушки Куин, становится смешно вдвойне.

Мона, пребывавшая где-то посередине между состоянием вампирского транса и чувством всепоглощающей любви, пристально смотрела в глаза возлюбленному и пыталась решить, как ей поступить.

– Хорошо, Квинн, я надену ее туфли, – сказала она, – если ты так хочешь.

Теперь передо мной была абсолютно нормальная женщина.

Квинн в одну секунду связался с Жасмин по телефону и приказал ей мигом принести наверх одну из лучших атласных накидок тетушки Куин, белую, длиной до пола, украшенную страусиными перьями, а также пару ее новых туфель, самых блестящих.

Чтобы услышать ответ Жасмин, совсем не требовалось обладать вампирским слухом.

– Боже! Ты собираешься надеть все это на больную девочку? Ты лишился рассудка, маленький хозяин! Я поднимаюсь к вам! И Сайнди, сиделка, она здесь и тоже в ужасе. Она поднимется со мной, а ты лучше оставь бедного ребенка в покое. Боже, я серьезно! Кто тебе позволил раздевать ее? Ведь она не кукла! Квинн Блэквуд, да в своем ли ты уме? Или ты пытаешься мне сказать, что девочка уже умерла? Отвечай, Квинн Блэквуд! С тобой говорю я, Жасмин! Черт возьми, тебе хоть известно, что Пэтси сбежала, оставив здесь все свои лекарства, и никто не знает, куда она подевалась? Послушай, я не виню тебя в том, что ты не волнуешься за Пэтси, но кто-то ведь должен о ней подумать. Сайнди выплакала из-за нее все глаза…

– Жасмин, успокойся. – Теперь Квинн говорил очень спокойно и вежливо. – Пэтси мертва. Я убил ее позапрошлой ночью. Сломал ей шею, бросил в болото, где ее съели крокодилы. Тебе больше не надо волноваться за Пэтси. Выброси все ее лекарства в мусорное ведро. Пусть Сайнди поужинает. Скажи ей. Я сам спущусь за туфлями и халатом тетушки Куин. Мона чувствует себя гораздо лучше. – Он положил трубку и поспешил к двери, бросив мне на ходу: – Запри дверь.