Когда Жемарин-старший с детьми отправился на прогулку, Горский хотел остаться в доме. За время их отсутствия он был намерен убить всех домочадцев.

То же ожидало бы возвратившихся после катания.

Но Иван Сергеевич, желая доставить удовольствие сыну бедного бухгалтера, настойчиво пригласил:

– Витольд Людвигович, поедемте покатаемся! И потом домчим вас до дому.

Горский вздохнул и согласился.

«В этом есть социальная справедливость, – подумал он. – Эксплуататор доставляет удовольствие порабощенному капиталом. Да и я, как меч правосудия, допущу гуманный поступок: пусть напоследок папаша покатается со своими отпрысками. – И возбуждающая радость мысль зашевелилась в его черепной коробке: – Вот вы, все трое, завтра станете трупами! Вы, которые за гроши мучили меня, талантливого человека, унижали подачками с вашего хозяйского стола, вы все ляжете в могилу. Ваши черепа будут раздроблены, сердца пробиты пулями».

Вдруг он очнулся, его за руку теребил Александр:

– Садитесь рядом со мной, Витольд Людвигович! Здесь мягче и подушка под спиной теплая.

«Скоро ляжешь еще мягче. Будут юродивые причитать: „Пусть земля тебе, мученик, будет пухом!“» И он расхохотался так дико, что Иван Сергеевич удивленно посмотрел на гимназиста:

– Что с вами?

Потом они поехали вечерними улицами древнего города. В ясном морозном воздухе, на беспредельной высоте, горели звезды. Пара, словно ветер, неслась вперед, коренник дробил крупной рысью, пристяжная метала из-под копыт снежные комья… Хороша ты, жизнь!

Вот уж точно: жизнь дает Господь, а отнимает всякая мразь!

На следующий день произошло то, что заставило назвать гимназиста Горского Мясником.

Итак, 1 марта Витольд Людвигович, как обычно, пришел в дом Жемарина в четыре часа пополудни. Два часа он занимался с мальчиками.

В начале седьмого все сели за чай.

– Батюшка, – сказала няня, – так мы с кучером нынче и отвезем твою посылочку в монастырь?

Речь шла о подарках купца настоятельнице Воскресенского монастыря для раздачи насельницам. Во дворе сани уже были нагружены всякого рода товарами: рисом персидским очищенным, несколькими головами сахара, дюжиной бутылок фруктового сиропа, лежало фунтов десять чая цветочного, шоколад «Санте», мешок гречневой крупы.

– Не поздно ли нынче? – засомневался Иван Сергеевич.

– Благое дело завсегда ко времени, – резонно возразила старушка. – Да и езды тут – рукой подать.

– Тогда, мои золотые, с Богом, – напутствовал купец. – Да, чуть не запамятовал, я привез для сестер полдюжины арбузов да два десятка апельсинов. Стоят в мешках, кучер мой в сени занес. Пусть разговеются. Да поклон мой скажите сестрам.

Сани уехали. Вскоре по делам ушел и сам хозяин.

…Горский вновь вернулся в учебный зал, продолжил занятия со старшим сыном Жемариных Иваном. Тот выполнял задание учителя – решал тригонометрическую задачу.

«Пора!» – решил Горский. Он наклонился к своему портфелю, стоявшему на полу возле стола, медленно достал болванку, поднялся во весь рост и с размаху стукнул ребенка по темечку.

«Только бы успеть перехватить тело, прежде чем оно грохнется на паркет!» – все время думал Горский.

Но мальчик не упал. Он завалился вперед, и алая сильная струя крови залила аспидную доску и стол.

«Сколько крови! – удивился Горский. – Итак, счет я открыл – первый! – с чувством странного удовлетворения подумал он. – Самое главное – ловить их по одному. А как ловить? Сачком – как бабочек? Куда я дел сачок?»

Вдруг он с ужасом ощутил, что его рассудок, остававшийся холодным до начала дела, помутился, лопнул, распылился. Он никак не мог сосредоточиться на одной мысли, понять, что теперь следует делать.