Почитай, весь май будет пить да гулять вместе с сильными мира сего московский, да и не только московский, а съехавшийся по такому редкому поводу русский и нерусский люд за большим и почти что одним со знатью столом. Не суть, что одни пируют во дворцах, а другие в халупах да кабаках, праздник-то общий – один на всех, так же, как и сам батюшка-царь.

– Не важно, что царицка-то подкачала, немчура неумытая, по-русски ни словечка не понимающая, зато сам-то каков – молодой, статный да гладкий! – рассуждали в кабаке меж собой два оборванца с Хитровки.

– Да уж, одни евоные усы с бородкою холеной чего стоють!

– А царицка-то что ж, ее дело муженька свово ублажать да детишек рожать. Для этого, окромя любви да круглой жопы, ничего и не надобно.

– И то верно. А язык-то ей наш зачем знать! Не с тобой же, дураком, лясы точить! Во дворцах-то оне, все одно, на своем хранцузском с утра до вечера лопочуть.

– Вот-вот, я и говорю, оттого никогда не понять им русской душеньки – потому как не наши оне, не здешние.

– Да уж, не зря говорять, до Бога высоко, а до царя далеко. Тольки вот я так себе думаю: чем дальше-то оно, для нас с тобой – лучше, спокойней. Ведь мы с тобою, Кузьма, люди вольные, к хомуту непривычные. Это енералам да министрам без хомута жисти нет, он их и кормить. А нас-то в германскую повозку не запрягешь!

– Твоя правда, Иван, твоя правда… А ты мне вот что еще растолкуй. Слыхал я, что из Питера в Москву поезд с подарками отправили. Подарки енти будто для простого люда, чтоб, значить, порадовался народ в день коронации за Николку-то нынешнего. Да еще, людишки сказывають, вместе с подарками деньги будут раздавать, за здорово живешь, таким вот босякам, как мы с тобой, чтоб выпить могли чарку-другую за здоровье помазанника.

Так скажи мне на милость, правда это али вруть люди? Чтой-то мне в это не особо верится. Думаю, брехня все это.

– Не, не брехня. Доподлинно знаю, на Ходынском поле подарки анпиратор с супружницей своей собственноручно будет раздавать. И по золотому пятерику – кажному в руки. Так-то, брат, – убедительно заявил Иван.

– Вот те раз! Неужто по пятерику? А я-то, темнота, про то ничего не знаю и не ведаю! – загорелся Кузьма. – Это ж какие деньжищи!

– Вот ты мне еще стопарик налей, так я тебе много чего полезного расскажу.

– Да пей, я не жадный! Когда ж это будеть-то, когда за подарками нам с тобой собираться? Кабы не прозевать. Надо ж места загодя получше занять. Я думаю, народу на дармовщинку соберется тьма-тьмущая.

– Аккурат в субботу, кажись. А вот число… Что-то запамятовал, – закатив под лоб уже изрядно залитые водкой глаза и загибая пальцы один за другим, забормотал Иван.

Днем коронования было назначено 14 мая. Однако Ники и Аликс выехали из Питера намного раньше намеченной даты. Там, в Первопрестольной, их ожидали большие хлопоты. Шестого мая поезд с императорской четой и сопровождавшей их многочисленной свитой прибыл на Смоленский вокзал Москвы, где им была организована пышная, многолюдная встреча. Здесь собрались члены императорской семьи, высокие сановники и чиновники империи. Вся площадь перед вокзалом была заполнена толпами народа.

Выйдя из поезда, Ники и Аликс в сопровождении дядюшки Сергея Александровича направились к специально сооруженному и шикарно обставленному павильону, над входом в который красовался государственный герб Российской империи, а на устремленном в яркое майское небо флагштоке гордо развевался императорский штандарт.

По такому торжественному случаю Ники решил обрядиться в красный мундир Екатеринославского полка. Грудь вперед, подбородок вверх, – таким предстал он перед рукоплещущей толпой. Следом за ним, одной рукой придерживая край длинной, пышной юбки, а другую манерно отставив в сторону, выпорхнула Аликс.