Неприступные крепостные бастионы, многотысячный гарнизон, горы оружия и боеприпасов…

Благодаря усердию разведки, а также из рассказов захваченных его лазутчиками пленных китайцев генерал был хорошо осведомлен о положении дел в крепости. Он знал, что в ней еще оставалось около тридцати тысяч боеспособных солдат, насчитывалось более шести сотен мощных и вполне боеспособных орудий, на складах хранятся сотни тысяч снарядов к ним и большие запасы продовольствия.

«И сидя за такими неприступными стенами, в такой выгодной позиции, просить пощады?! Ну и горе же вояка же этот генерал Стессель! – усмехнулся Ноги. – Вполне можно предположить, что генеральские погоны ему достались не за боевые заслуги, а за умение лизать зады власть предержащих.

Что ж, мы, конечно, примем его предложение. К чему ломать копья, если нам предлагают взять крепость в качестве подарка. Видно, этот… как его… Стессель хочет поспеть к русским рождественским праздникам в Петербург. Только вряд ли в российской столице его будет ждать теплый прием. Ведь его поступок очень похож на измену. После такого у нас в Японии воин сводит счеты с жизнью, у него остается лишь один выход – харакири!»

Согласно подписанному договору о капитуляции, весь гарнизон крепости, все нижние чины, и здоровые, и раненые, и больные, должны были отправляться в японский плен. Господам же офицерам во главе со Стесселем и Фоком предоставлялась возможность вернуться в Россию. Услышав об этом, младшие офицеры возмущенно зароптали.

– Да как после этого мы сможем нашим солдатикам в глаза-то смотреть! Мы же их предаем, отдаем на поругание врагу.

– Солдат обрекаем на позорный плен, на мучения, а сами, значит, бежим в столицу, по кабакам, по цыганам – свою совесть вином заливать? Это ж стыд-то какой! Как мы сможем жить с этим!

– Господа офицеры, – оборвал их Стессель. – Что за смута в военное время! Я требую немедля прекратить балаган! Приказы не обсуждаются. А те, кого не устраивает мое решение, могут отправляться к японцам в плен вместе со своими солдатиками. Только, я думаю, этот сброд не оценит вашего порыва.

Генерал Фок, срочно составьте списки тех, кто намерен возвращаться в Россию. А остальные вольны поступать так, как им заблагорассудится.

На следующий день японские войска вошли в город. Разоруженных русских солдат под конвоем выводили за ворота крепости. Оттуда то и дело слышались одиночные выстрелы. Это японцы расстреливали непокорных или раненых, тех, у кого не было сил идти.

Долог и тяжел будет путь этих несчастных, не всем суждено будет вернуться домой…

– Позор!.. Продали нас генералы… – слышался ропот в бесконечной колонне обреченных.

– Сдали и крепость, и всех нас япошкам. А ведь мы могли бы еще повоевать…

– А чего же вы ждали от этих стесселей, фоков и рейсов? Они для русского человека хуже японца. Вот и продали нас ни за понюшку табака.

– Интересно, сколько японцы заплатят Стесселю за сдачу крепости?

– А тебе-то что? Ты свое уже получил.

– Эх, шлепнуть бы его, вражину, за такие дела!

– Раньше надо было шлепнуть. А теперь – смотри в оба, чтоб тебя самого япошки под горячую руку не шлепнули…

На доклад к императору о героической сдаче Порт-Артура Стессель не был допущен. Весть о его предательстве долетела до столицы еще до его прибытия. Так что, как только генерал появился в Питере, он был арестован, разжалован и предан суду.

Изучив все материалы дела, опросив десятки свидетелей, суд вынес суровый, но справедливый приговор – труса и изменника расстрелять. Однако по ходатайству сильных покровителей этот приговор был заменен на десятилетнее заключение в крепости.