– Даже ради спасения моей жизни не смей от меня ничего отрубать. Если дело худо, дай мне опиума и позволь умереть с улыбкой на лице. И с видом на чьи-нибудь сиськи.

Драконьер вытащил из-под нагрудника сине-желтую ракушку, потер ее и снова спрятал у сердца, а потом решительно зашагал к логовищу дракона.

Несмотря на то что Бершад облачился в доспехи, нес в одной руке два копья, а в другой – тяжелый камень, а вдобавок всю ночь пьянствовал, двигался он легко и быстро. Шагах в сорока от логовища он остановился, вонзил копья в землю и начал расхаживать туда-сюда, глядя под ноги, будто что-то искал. Минуты через две он опустил странный булыжник на выбранное место и осторожно подтолкнул его сапогом.

Потом вернулся к копьям, выдернул одно, сдвинул с лица маску и поднес рог к губам.

Бершад протрубил лишь один раз, но протяжно – сначала тихо, а потом все громче и громче. Звук рога раздавался на одной ноте долго, словно бы несколько минут, до тех пор, пока откуда-то из-за гор не донесся пронзительный визг. Бершад отбросил рог в сторону, закрыл лицо маской и взял копье наизготовку. Дракон проснулся.

В ясное утреннее небо взмыл фонтан щебня и мелких камней. Жители деревни дружно ахнули. Камни градом сыпались вокруг Бершада, но он даже не моргнул, просто стоял среди поля, будто пугало в латах. Все на миг стихло, а потом к небу поднялся еще один камнепад.

А вместе с камнями к полю стрелой вылетел и зеленый дракон, круша хвостом утесы. Даже со сложенными крыльями ящер был размером с большую телегу. Затаившись за огромным валуном на краю поля, он настороженно разглядывал Бершада. Единственный пламенеющий глаз дракона был хорошо виден даже на расстоянии. Алые шипы, утыкивающие драконье горло, подрагивали от ярости.

Бершад воткнул древко копья в просверленный булыжник и нацелил острие в небо.

Все сказания о Бершаде Безупречном утверждали одно: драконьер сражался, будто демон, а ящер трусливо уворачивался. Говорили, что Бершад убивал драконов одним броском копья, а потом с торжествующим смехом мочился на их трупы.

На самом деле все происходило иначе.

Джолан не успел моргнуть, как дракон стремительно взвился в небо – откуда только силы взялись в такую рань. Бершад присел на корточки, обеими руками обхватив древко копья. Дракон метнулся к противнику, вытянув когти и разинув громадную пасть с острыми черными клыками.

В последний миг Бершад отскочил, а дракон врезался мордой в землю, вздымая тучи соломы и чернозема. Копье куда-то исчезло, но ящер забился в судорогах, свирепо молотя хвостом по земле.

Бершад медленно поднялся, а затем стремглав понесся прочь через поле, отчаянно работая руками и срывая маску на бегу.

Джолан ожидал, что лицо драконьера исказится испуганной гримасой, как у тех, кому мастер Морган собирался отрезать руку или ногу. Однако же лицо Бершада сияло дикой радостью. Джолан в жизни не видел ничего подобного.

Радость оказалась быстротечной.

Дракон завертелся кругом и, махнув хвостом, как плетью, задел левую ногу Бершада. Удар подбросил драконьера в воздух и закружил, будто монетку. Бершад пролетел шагов пятнадцать, рухнул на землю и больше не двигался. Дракон лизнул поле и принюхался.

Джолан вгляделся в дракона: из единственного глаза ящера торчало древко копья с надетым на него белым булыжником, глубоко вонзившееся в глазницу.

– Не может быть… – прошептал Джолан.

– Много чего не может быть до тех пор, пока кто-то этого не сделает, – сказал Морган.

По морде и по шее дракона стекала густая оранжевая жижа. Ящер, ставший каким-то жалким, неуверенно отступил к логовищу, несколько раз споткнулся, а потом повалился наземь. И замер. На миг на поле воцарилась жуткая, призрачная тишина, а потом из чащи на севере донеслись веселые птичьи трели.