– Угу, – буркнул Бершад, отгоняя мысли об Эшлин, потому что пришло время сосредоточиться.

Карлайл провел его через главные ворота крепости Мальграв, решетку которых днем поднимали. За воротами находилась большая площадь, где торговцы побогаче предлагали свои товары придворным куртизанкам. С лотков продавали пряности из заморских краев, редкостные вина и драгоценные камни для украшения глиняных божков.

Карлайл ловко соскочил из седла, Бершад и Роуэн спешились следом. Конюхи в шелковых рубахах увели коней. Двери в десять локтей высотой, ведущие в замок, были срублены из древнего альмирского дуба и украшены резными изображениями богов.

По обе стороны дверей выстроились две шеренги стражников, по трое в ряд, в масках и сине-черных доспехах, сверкавших на солнце. За роскошным столом сбоку от дверей сидел кастелян – тощий и мосластый, с редкими седыми волосами и глубокими морщинами на лбу и щеках – и торопливо записывал что-то в огромный фолиант.

– Зачем ты пришел в замок Мальграв? – осведомился кастелян, не отрывая взгляда от страницы.

– Я привел Сайласа Бершада, изгнанника-драконьера, и Роуэна, его треклятого щита. Они явились по приказу короля, – формальным тоном объявил Карлайл.

Перо кастеляна замерло. Он уставился на Бершада и спросил:

– А приказ у тебя с собой?

Карлайл извлек свиток из кошеля на поясе и протянул кастеляну. Тот прочел приказ, трижды потыкав пером в королевскую печать.

– Предъяви свою отметину, драконьер, – велел кастелян, все еще разглядывая свиток.

Бершад снял перчатку с правой руки и закатал рукав. От запястья до плеча кожу покрывали синие спирали замысловатой татуировки. Первые завитки, у запястья, были вытатуированы одновременно с синими прямоугольниками на щеках. Древние альмирские символы обозначали бывший титул изгнанника, перечисляли его преступления и указывали причины изгнания. Кастелян огласил их вслух:

– Сын предателя Леона Бершада. Бывший наследник Заповедного Дола и провинции Дайновая Пуща. Бывший жених принцессы Эшлин Мальграв. Бывший полководец Воинства Ягуаров. Нрава буйного, легко ярится, в гневе жаждет крови. Изгнан за кровавое побоище в Гленлокском ущелье.

Эти символы покрывали лишь запястье Бершада, а дальше перечислялись победы драконьера. На коже Бершада корчились в предсмертных судорогах шестьдесят пять драконов. Татуировки, нанесенные разными людьми, сплетались в мозаичную картину невероятных подвигов.

Почти все драконы были убиты ясеневым копьем, поразившим пасть или глаз. Чисто и безупречно. Единственным исключением был желтоспинный гризел, вытатуированный на бицепсе Бершада, – драконьер снес голову этой твари кинжалом из драконьего клыка. Дракон был недомерком, но биться с ним было тяжело, все равно что бороться с взбешенным вепрем, щетинистым, будто дикобраз. Яд острых шипов вызывал безумные видения, которые мучили Бершада целую неделю после битвы. Когда драконьер пришел в себя и отправился в соседнюю провинцию, оказалось, что все только и говорят о его подвиге, потому что прежде никому не удавалось обезглавить дракона, пусть даже недомерка.

При виде татуировок Карлайл присвистнул. Таких татуировок не удостаивался ни один драконьер. Большинство при первой же попытке завершали битву с раковиной во рту, без права даже на одну-единственную татуировку, а редким счастливчикам удавалось обзавестись двумя или тремя.

Татуировки Бершада обвивали всю его руку, украшали плечо и даже грудь и спину.

Кастелян, не выказывая ни малейшего признака восхищения, притянул руку Бершада поближе, чтобы лучше рассмотреть изображения драконов, и чуть было не ткнул его пером, но вовремя сдержался.