– Ну, то есть, лесная дорога, что ведет из деревни, – несколько сумбурно проговорила экс-директор музея.

– Какая-то дорога вон там, – женщина в плаще махнула слева от себя.

– Да, это, наверное, она, – совершенно успокоилась Гляссер. – Скажите, а вы не видели здесь женщину помоложе меня в косынке, у нее был бидон, а одета она в желтый плащ? – тут же задала новый вопрос экс-директор.

– Она прошла мимо меня минут десять назад в ту сторону, – и женщина показала на большой черничник, уходящий, по-видимому, в глубь леса.

– Странно, что Оля не звала меня. Или я ее не слышала? – пробормотала Гляссер.

– Вы что-то сказали? – спросила ее неизвестная женщина.

– Нет, нет, ничего, извините. Спасибо вам за помощь.

– Да не за что, – слегка удивилась ее новая знакомая.

Экс-директор музея отошла на несколько шагов. Постояв с минуту в нерешительности, она внимательно огляделась вокруг, затем направилась в сторону где, по словам женщины в тёмно-синем плаще, провожавшей Гляссер несколько удивленным взглядом, проходила дорога в деревню.

– Ну что, вздрогнем?! – Амфитрион Ферапонтович Редькин с благоговейным почтением поднял небольшой пластиковый стаканчик на две трети заполненный весьма уважаемой им «Пшеничной».

– Будем! – коротко высказался Владлен Дмитриевич Рулеткин, переведя взгляд на третьего собутыльника – музыканта Дудкина.

Юрий Петрович лишь коротко кивнул, только слегка дернулся кадык. Дело было в том, что пока приятели тостовали, он уже выпил без лишних экивоков и теперь ничтоже сумняшеся, закусывал. Бог в лице Амфитриона Ферапонтовича Редькина послал в ту июльскую субботу нашему музыканту докторской колбаски с хлебом, соленых огурчиков и некрупные шпроты, которые Юрий Петрович извлекал из заблаговременно открытой банки прямо рукой.

– Однако, Юра… – в восхищенном тоне Рулеткина проскальзывали нотки неудовольствия.

Рулеткин, в отличие Редькина, неспешно опорожнил стаканчик и тоже степенно закусил, после чего вытер губы салфеткой, возможно, хотел выглядеть интеллигентнее.

– Как это тебе удалось ускользнуть от Пелагеи, а, Митрион, – поинтересовался Дудкин.

– Уметь надо, – отметил довольный зять грозной Коробочки, отправляя в рот соленый огурчик.

– Похоже сегодня полдеревни в лес собрались, – заметил, закуривая сигарету «Прима» Рулеткин.

– Если не вся, Ильич, – улыбнулся Редькин, так иногда шутливо называвший приятеля-собутыльника, который был немного внешне похож на Ленина.

– Да ты об этом говорил, склероз у тебя что ли? – удивленно поглядел на Редькина Дудкин. – Скажи лучше, Амфитрион, ты черникой-то, как отчитываться будешь?

– Это вопрос непростой, – картинно почесал в затылке Редькин. – И я думаю, друзья, – торжественно добавил он. – Прежде, чем на него ответить надо хватить еще по одной, как считаете, а?

Предложение было единогласно поддержано и благополучно претворено в жизнь, под сопровождение тоста за успешный сбор лесных даров.

– Только сегодня много приезжих, – добавил он, рассеянно наслаждаясь окружающим пейзажем.

– Это ты верно заметил, – согласился Владлен Дмитриевич. – Да пожалуй, больше: полдеревни плюс приезжие. Что скажешь, Юра?

– Слушай, Олег, а где Света? – неожиданно спохватилась Штеменко, оторвав голову от изобилия крупных спелых черничин.

– Да должно быть где-то здесь – сразу же обеспокоился отец. – Ведь несколько минут назад тут вертелась.

– Света, Света! – закричал он.

На призыв никто не откликнулся.

– Говорила же я тебе: ни на шаг не отпускать ребенка, – напустилась на него мать.

– Ну а ты где была? Заснула, что ли? – огрызнулся Олег. – Да не волнуйся, ей же сказано: не отходить от нас. Она девочка послушная.