Я устало прислонилась головой к холодному оконному стеклу и наблюдала за тем, как Харон умело пробирается сквозь адское движение. Яркие огни рекламных щитов шампуня и «Макдоналдса», который, к слову, тоже был компанией моего отца, проносились мимо меня. Небоскребы из железа, стали и стекла переплетались между собой. Аваддонцы заполонили улицы, так что светофорам приходилось регулировать перегруженный трафик. Мы медленно приближались к широкому тоннелю на другом конце города, на серых каменных стенах которого висел зеленый знак с надписью «ВЫХОД». Тусклое освещение тоннеля проникло внутрь лимузина, когда Харон замедлился и остановился перед одним из таможенных постов. Красные светящиеся шлагбаумы препятствовали дальнейшему проезду, поэтому перед ними уже сформировалась немаленькая очередь из ожидающих машин и такси. Харон раздраженно барабанил своими костлявыми пальцами по кожаному рулю, когда мы медленно ползли вперед. Стекло со стороны водителя опустилось вниз, когда мы остановились рядом с постом, и из маленького окошка высунулась жующая жвачку фурия.

– С вас 8.50, – пробормотала она, и розовый пузырь из жевательной резинки лопнул. Харон раздраженно вытащил документ из своего нагрудного кармана и сунул его ей под нос. Она со скучающим видом изучила бумажку. Узкая бровь приподнялась.

– Ага, вы лично от босса. И куда едете? Можете передать боссу, что мы здесь ждем повышения зарплаты. Союз уже запланировал забастовку.

В ответ Харон лишь стиснул зубы. Как я уже сказала, он был молчаливым парнем.

– Я же просто сказала! – ответила фурия, закатывая глаза и взрывая еще один пузырь из жвачки.

– Просто пустите нас в Лондон, пожалуйста! – огрызнулась я.

– Не волнуйся, девочка, – ответила она, и таможенные шлагбаумы открылись.

Харон тут же надавил на газ, а я моментально вжалась в сиденье. Тоннель увеличился, становясь четырехполосным автобаном, и мы ехали по аду в направлении Великобритании, окружаемые сотнями других машин. Мне время от времени казалось, что я вижу на себе мрачный взгляд Харона, но всякий раз, когда я поднимала глаза, он сосредоточенно смотрел на дорогу. Он был еще молчаливее, чем обычно, поэтому я направила взгляд на улицу. Дорожные знаки указывали на самые разнообразные разветвления широкого тоннеля, обозначали континенты и города, находившиеся там. Поездка в Лондон, к счастью, длилась недолго. Спустя всего несколько километров Харон включил поворотник и направил лимузин в один из тоннелей. Когда мы проехали невидимый барьер, отделявший Аваддон от человеческого мира, по моей спине пробежала дрожь. Дорога становился все уже, огни были все более тусклыми, и ад остался позади. Мы остановились перед горевшим красным светофором в дождливом Лондоне. Капли дождя стучали по стеклу, на улице уже было темно. Посмотрев на часы, я поняла, что была уже почти полночь.

Мы быстро двигались вперед и уже через пару минут оказались у съезда к большому дому недалеко от Гайд-парка. Когда я вздохнула и открыла дверь, меня ударило потоком холодного ветра. Дождь беспрепятственно стучал по моему лицу, пока Харон бесшумно ни появился рядом со мной и ни открыл зонтик над нами. Я нерешительно уставилась на большой таунхаус, в окнах которого, несмотря на поздний час, все еще был включен свет. Живот скрутило от волнения, но я все же хлопнула дверью машины и прошла к двери в сопровождении Харона. Широкая белая мраморная лестница вела наверх. Входная дверь была сделана из цельного стекла и античного дерева. Я любила шутить, что вход в Тартар, должно быть, выглядел куда дружелюбнее. Весь этот дом источал холодную неприязнь. Возможно, именно поэтому люди никогда здесь не оставались, хотя дом и стоял посреди Лондона. Вышеупомянутая страшная дверь открылась еще до того, как у меня появилась возможность нажать на звонок или убежать оттуда. Я даже не успела решить, что из этого хочу сделать. Очевидно, этот выбор был сделан за меня. На улицу хлынул поток теплого воздуха. София, олимпийская горничная моей матери, стояла в дверях и снисходительно смотрела на меня. Харона она поприветствовала лишь сморщенным от отвращения носом. Достаточно нагло, если знаешь, что Харон – бог, а она всего лишь муза, но ему, по всей видимости, было совершенно наплевать. Он не слишком много думал о себе, что делало его еще более приятной личностью в моих глазах.