Взгляд Антония сместился на группу из четырех мужчин, которые стояли справа от него, все вооруженные и, очевидно, пришедшие вместе, поскольку они переговаривались тихими голосами. Двое показались консулу знакомыми, со стройными фигурами, в отличие от здоровяка с широкими плечами, стоявшего рядом с ними, но имен их Марк Антоний вспомнить не мог. В толпе сотни людей считали Цезаря своим благодетелем, обязанные ему как состоянием, так и должностью и ежемесячно получавшие небольшие деньги за его поддержку. Их общее число исчислялось тысячами. Бедные и богатые, они все хотели знать, вспомнил ли о них патрон в своем завещании.

Марк продолжал оглядываться, обращая особое внимание на тех, кто стоял с покрытой головой. Среди них он узнавал сенаторов, прибывших в сопровождении выделенных им легионеров или наемников, которых подрядили специально на этот день. Толпа росла вместе с яркостью солнечного света. От рассветной прохлады не осталось и следа, Антоний улавливал запахи пота и пряностей, расплывающиеся в теплеющем воздухе. Над городом висело чистое весеннее небо, и можно было не сомневаться, что их ждал очередной обжигающе жаркий день. Марк Антоний нетерпеливо переступил с ноги на ногу, ожидая появления верховной жрицы.

Толпа замерла, услышав пение, доносившееся из Дома девственниц, и многие поднялись на цыпочки, чтобы увидеть весталок. Марк Антоний подавил улыбку, глядя на этих людей, лучше других зная, как любят в этом городе пышные зрелища. Весталки надели на пальцы и запястья маленькие кимвалы и стучали ими при каждом шаге, так что эти нестройные звуки заглушали их голоса. Консул наблюдал, как весталки выстроились перед храмом, а песня, достигнув пика громкости, разом оборвалась полной тишиной. К сожалению, весталки вышли в длинных одеяниях, скрывавших все тело. Верховная жрица хоть что-то да показала, когда он приходил в храм, и Антоний мысленно улыбнулся тому пылкому юноше, который еще жил в глубине его души. Каждую из этих женщин выбирали в служительницы Весты за красоту, но они давали обет безбрачия на тридцать лет и лишь потом могли покинуть храм. Глядя на некоторые лица, Марк Антоний не мог отделаться от мысли, что эти женщины могли бы осчастливить своих мужчин.

Он ждал, пока возносились благодарности Минерве и Весте, вздыхая оттого, что солнце припекало все сильнее. Прошла, наверное, вечность, прежде чем они принесли из храма деревянную платформу, обтянутую темно-красной материей. Квинтина Фабия поднялась на нее и встретилась взглядом с Марком Антонием, возможно вспомнив, что он не так давно тоже обращался к Риму. Эффект той речи весталки могли видеть вокруг. В глазах верховной жрицы консул увидел холодное веселье, но его интересовал только резной, из кедрового дерева, ларец, который она вынесла из храма, закрытый и запечатанный. Две женщины с молотками сшибли с него державку и печать, после чего откинули крышку. Из ларца достали стопку восковых табличек, скрепленных полосками свинца и печатью Цезаря. По телу Антония пробежала дрожь, когда он подумал, что до этого дня последней к завещанию прикасалась рука его друга.

Женщины передали таблички верховной жрице, и она воспользовалась ножом, чтобы отлепить воск и показать всем, что печать не тронута. Очень осторожно Квинтина отогнула свинцовые полоски и передала их весталкам. У нее остались пять деревянных табличек, покрытых тонким слоем воска. Марк Антоний не видел слов, начертанных на них, но наклонился вперед, как и все остальные. Очень ему хотелось узнать, что написал Цезарь.

Не обращая внимания на нетерпение толпы, Фабия протянула четыре таблички весталкам, а первую прочитала про себя, кивнув в самом конце. Закончив, главная весталка оглядела толпу.