– Да, да, восхитительно, но я о другом. Если не ошибаюсь, некий человек стоит на двух драконах?

– Да.

– А под драконами хаммари, раздающие мечи абарам?

– Верно.

– Хаммари крупнее абаров, но мельче драконов?

– Так и есть, – удивился Карел зе Страже. – Ты что, тоже видел эту картинку?

– Нет, лишь выстраиваю логические предположения.

– И шо это нам дает? – заинтересовался Лис.

– Примитивные культуры, – пустился в пояснения молодой ученый, – обладают лишь зачатками абстрактного мышления, и фантазии их крайне незатейливы. Мы знаем, что хаммари меньше драконов, именно это можно видеть на фреске.

– Но ведь рисовали не абары, – вставила Женя.

– Вероятно, так. Но рисунок явно сакральный, и потому абары не допустили бы искажений. Стало быть, можно предположить, – все также задумчиво продолжил Бастиан, – что некто, стоящий на драконах, имеет такое же соотношение с ними, как они, хаммари, с людьми.

– Разумно, – согласился Лис. – Карел, опиши-ка подробнее этого индивидуума, использующего драконов вместо лыж.

– Да что там описывать: длинная борода в завитушках, глаза навыкате, нос плоский, азиатского типа, одет во что-то вроде кольчуги…

– Кольчуги или чешуйчатой брони? – уточнил Ла Валетт.

– Чешуйчатой брони, – после недолгой задумчивости согласился сэр Жант. – Ты откуда знаешь?

– Догадываюсь. А на голове у него нечто вроде шлема, похожего на рыбью голову?

– Снова в точку.

– Похоже, я знаю, кто это.

– Ну-ка, ну-ка.

– Эйа, по-другому Энки – древний бог Месопотамии. По мнению шумеров, он был отчасти человек, отчасти рыба, вернее, речное чудище.

– Совсем как папаша Меровеев, – констатировал Сергей. – Только здесь чудище было морское.

– Ну да, так и есть. Этот бог создал людей из глины, научил их ремеслам и какое-то время был господином земли, но потом и, между прочим, без особого желания уступил это место своему брату Энлилю. А сам перебрался в мир подземный. Или… – магистр Сорбонны на мгновение задумался, – может, не совсем подземный… Занятно… похоже, я догадываюсь, в чем дело.

Стражники у дверей мадам Гизеллы старались не видеть ничего, что прямо не касалось их службы. Люди здесь ходили знатные, могущественные, не дай бог заполучить такого себе в недруги. Потому сейчас они смотрели вдаль, усиленно стараясь не замечать жену великого казначея и ее элегантного собеседника.

– Мэтр Бастиан, мэтр Бастиан, вы о чем-то задумались? Вы обещали помочь мне. – Дама Брунгильда выжидательно глядела на менестреля, точно надеясь увидеть, как тот выхватит из рукава волшебную палочку, взмахнет, и мадам Гизелла, радостно выскочив из своих апартаментов, кинется ей на шею.

– Так и есть, сударыня, – куртуазно склонил голову Ла Валетт, искоса глядя на стражников у дверей государыни, прикидывая, насколько тихо стоит говорить. – Я готов поклясться, что мадам Гизелла и Ойген будут по-прежнему расположены к вам, если вы поведете себя должным образом.

Брунгильда поджала губы, подозрительно поглядела на вдохновенного певца.

– Не забывайте, я замужем.

– Не мне судить, насколько это хорошо, – все так же вкрадчиво промурлыкал галантный трубадур, – но может статься, что нам всем это только на руку.

– Вот даже как? – насторожилась знатная дама. Конечно, в ее обстоятельствах не приходится грезить о женском счастье, но унаследованная от предков хватка прирожденной хищницы неизменно давала о себе знать. Когда нужно было действовать, а не томно опускать глазки, она демонстрировала отменную сообразительность и скорость реакции.

Когда б не годы, проведенные в склепе, Брунгильда несомненно предназначалась бы в жены вельможе, брак с которым должен был бы укрепить положение геристальского дома. Однако этого не произошло. Бракосочетание стало для нее не только неожиданным и неприятным, но и просто оскорбительным. Одно дело какой-нибудь принцепс, дукс, на худой конец могущественный барон, тут хоть понятно, зачем жизнь свою губишь, хоть потомки займут высокое положение. Но ремесленник, пусть даже и сказочно богатый, – нет, от этого замужества вообще никакого толку. Теперь же, когда выяснилось, что хотя бы косвенно, но этот брак послужил охлаждению ее отношений с государыней, тлевшая в душе неприязнь к мужу вспыхнула ярким пламенем, будто уголья, раздутые ветром.