— Сигаретой угостите. — поднимаясь из-за стола, дерзко предлагаю без намёка на вопросительный тон, и, не дожидаясь ответа, иду к выходу, не забыв прихватить симпатичную десертную ложечку.

Мелкое воровство уже давно стало частью моей жизни, и ничего зазорного в этом я не вижу. Те, кто долгие годы провёл в аду детского дома, выходят за его стены с разными пороками. Я не исключение. Такова реальность. Мы никому не нужны — ни родителям, по разным причинам от нас отказавшимся, ни, тем более, государству, запихнувшему таких, как я, в казённые дома, и кидающему нам жалкие подачки, в виде горстки конфет по праздникам.

Демон красноречиво хмыкает, догоняя меня возле своей тачки. Значит, поймал-таки с поличным. Я агрессивно распахиваю дверцу, давая понять, что выслушивать нотации не в настроении. Он садится за руль.

— Ладно, я ничё не видел. Расслабься.

А вот с этим проблема. Как я могу расслабиться в его присутствии, если даже смотреть на него страшно! И страх этот проклятый не потому, что Полянский — бандит, которого знает весь город, у меня совсем другие причины. Память, как назло, подбрасывает воспоминания двухгодичной давности, когда я впервые переступила порог его дома, и я невольно свожу коленки вместе.

В салоне терпко пахнет знакомыми запахами. Пахнет им. Тогда, в шестнадцать моих глупых лет, я по уши влюбилась в него, и те чёртовы недели совместного проживания стали для меня настоящим адом. Рита, конечно, всё поняла, но прикидывалась, будто всё в норме, я ночами рыдала в ванной, в отчаянии прижимая к лицу его футболку, а сам Дима вообще вскоре начал странно меня избегать. Уже через пару дней мы не оставались с ним наедине, он уезжал на рассвете, а возвращался очень поздно, а иногда не возвращался вовсе.

Всё то время я мучилась единственным вопросом — почему? Почему из всех детдомовцев он выбрал именно меня?

Ещё десять дней мы трое усиленно притворялись обычной семьёй, куда взяли под опекунство несчастную сиротку, а потом я свалила. Однажды днём стащила свои документы, и исчезла. Всё лето скиталась с беспризорниками по подвалам, вместе с ними воровала на вокзале, удирала от ментов, и в итоге снова очутилась в ненавистном детдоме, где из меня пытались выбить дурь.

Не выбили. Потому что — поздно, девочка-то уже повзрослела…

Прикосновение к руке заставляет вздрогнуть, кожа там, где его тёплые пальцы, покрывается мурашками. Я поднимаю голову, и наталкиваюсь на пронзительные зелёные глаза.

— У тебя два варианта, Ангел…

— Я же сказала, называйте меня по имени! — каких усилий стоит не отдёрнуть руку, сохранить равнодушие, и при этом тайком преступно млеть от сладких ощущений, когда Дима слегка сжимает мои пальцы.

— Короче, решай щас. — жёстко говорит он, глядя уже не на меня, а в лобовое стекло, и вновь обхватив руль. — остаёшься со мной, пока не уладим твои напряги с хатой и работой, или играешь в самостоятельность и независимость. Ну, так чё ты хочешь?

Убраться от тебя подальше, — умоляюще вопит во мне каждая клеточка. Но вслух, как ни странно, я произношу совсем не это:

— Ночевать на вокзале я уже не в том возрасте. За малолетнюю бродяжку не сойду, попрут оттуда взашей.

— Правильно мыслишь. — с усмешкой одобряет Демон, выжидающе барабаня ладонями по рулю. — ну, чё, остаёшься со мной?

Принять это решение, словно от безысходности мне гораздо проще, чем как добровольное, и я беспечно киваю:

— Вроде как не чужие… — и, не удержавшись, ехидно добавляю: — папа.

***

Это была очень плохая идея — привезти Анжелу к себе, и Дима об этом знает. Дважды на те чёртовы же грабли. Будучи прагматиком, он чётко осознавал границы дозволенного, и понимал, что мог бы выяснить правду о Лике давно, не рискуя собственным душевным равновесием. Но почему-то не сделал ни хрена, чтобы разгадать тайну этой девушки.