Пока Борха выплескивает ей в ухо свою любовь, звук повторяется: один, два, пять, двадцать раз подряд. Прямоугольник окна заполняется липкими, желтыми, отвратительным градинами. Плотная туча заслоняет солнце. Пулеметная очередь, канонада, от грохота сотрясается стекло. Кармела кричит и пятится назад. Натыкается на компьютерный стол.

– …я так тебя хочу, я так тоскую по твоей… Кармела? Ты еще здесь? Что там за шум?

Кармела выключает телефон и говорит «подожди». Позже она поймет, что проделала эти действия в обратном порядке.

Шарнирная дверь, ведущая на балкон, вся покрыта мелкими липкими экскрементами. Кроссворд с заполненными клеточками, лишивший Кармелу вечернего солнца. Но девушку больше пугает не эта относительная темнота, а яростный шум, доносящийся с плоской крыши, – теперь он постепенно затихает. Кармела осознаёт, что это была не пальба, а что-то живое.

Хлопанье крыльев.

Шум затухает как убегающая волна. Отлив небесного моря.

Кармела протягивает руку и открывает окно. Балкончик и металлические перила покрыты кислотным снегом. Запах омерзительный. Маленькие птичьи какашки все еще трепещут, сползая по стеклу и по прутьям ограды, но Кармелу это не беспокоит.

Соседи тоже распахнули окна – то ли из-за упавших с неба бомб, то ли из-за шума. Из темных проемов высовываются головы, разинутые от изумления рты, тычущие в небо пальцы, но никто не выходит.

А Кармела выходит. Ступает босыми ногами по экскрементам с единственной целью – увидеть то, что с таким шумом уносится прочь от ее дома. Девушка смотрит на скрытое облаками солнце – нет, не там. Левее, к югу. Ступни ее скользят по вязкой массе. Кармела видит только стаю голубей – штук двадцать, ничего сверхъестественного; на ее глазах стая разделяется на две. «Видимо, они уже успели разлететься, – решает Кармела. – Их было больше, гораздо больше, и они разделились еще раньше, чем я вышла…»

– Ты видела? – спрашивает старушка из соседней квартиры, бледная, как при лейкемии. Соседка смотрит из углового окна, оно не так перепачкано. Дальше вдоль этой стены окна вообще чистые.

«Голуби собрались в кучу, опорожнились и разлетелись» – таков вывод Кармелы.

По улице, четырьмя этажами ниже, бегут люди.

Мобильник снова звонит. Кармела, чертыхаясь и оскальзываясь, пачкая ногами пол, возвращается в гостиную. Сжимает зубы и берет телефон. Кармела редко кричит. Редко скандалит. Редко оскорбляет людей. Ее личико прелестной куколки редко искажается гримасой ярости.

Теперь все это происходит одновременно.

– Борха, сученыш, оставь меня в покое! Ты понял?

Трубка молчит. Девушка тоже молчит.

– Кхм… Кармела Гарсес? – Незнакомый мужской голос.

Пунцовая от стыда Кармела разом возвращается к своему вежливому полушепоту:

– Слушаю.

– Мы не знакомы… Меня зовут Николас Рейноса, вот… Я был другом Карлоса Манделя.

– Да-да, – отвечает она пересохшими губами.

– Мне нужно срочно с вами встретиться.

Ей открывает дверь мужчина лет сорока пяти. Высокий и крепкий шатен с сединой у висков. В лице его есть что-то милое, комичное – и мужчина старается прикрыть это выражение сухостью манер. В его квартире на улице Мендес Альваро стоит запах краски, слышны крики, удары и какая-то толкотня, а фоном звучит Моцарт.

– Добрый вечер.

– Добрый.

– Я Кармела Гарсес. Простите, что так долго…

– Ничего страшного. Проходи.

Закрыв дверь за спиной у гостьи, хозяин кидается в комнату, к плоскому телевизору, где полицейские и штатские бегут по улице какого-то города, производя немалый шум. Мужчина нажимает кнопки «лентяйки» и оставляет моцартовское фортепиано звучать из колонки айпода в одиночестве.