– Вот прохвост! Когда он успел? – удивленно воскликнула Агеева. – Я вообще-то звоню, чтобы сообщить, что завтра состоится свадьба сына Ивана, Артема. Иван лично просил привезти Александра, будто все родственники хотят его видеть и не мыслят без него торжества.

– Вам не показалось это странным? – спросила я. – Что, они все так его полюбили? Уж не из-за денег ли?

– Я все прекрасно понимаю, но не хочу идти на обострение конфликта, – ответила Агеева. – Своими реверансами они все равно ничего не добьются. Александр недолюбливает Ивана, так как тот однажды ударил его за какие-то детские шалости, разбил ему нос до крови. Александр тогда ужасно испугался и даже теперь сторонится Ивана.

– Ладно, дело ваше, – согласилась я.

– Подъезжайте к половине двенадцатого, – велела Агеева.

– По некоторым соображениям, которые потом вам изложу, я приеду часам к десяти, – ответила я.

– Ну ладно, – проговорила Агеева, заинтригованная. – Что, какая-то страшная тайна?

– Да, – отрезала я, – до свидания. – И отключила сотовый.

Часы на тумбочке показывали одиннадцать двадцать. День выдался непростым, и меня уже клонило в сон. Перед тем как лечь, я решила проверить Александра. Тот, как всегда, рисовал. В углу комнаты я заметила картонную коробку из-под телевизора, забитую старыми игрушками. На виду торчал большой плюшевый Чебурашка, из-под него выглядывали пластмассовые гномы, а сбоку виднелся распотрошенный в ходе какой-то игры мишка и безногая кукла. Куски ваты из внутренностей медведя валялись рядом с коробкой. Александр, видно, до сих пор в них играл, а потом аккуратно складывал обратно.

– Спать не собираешься? – спросила я у него. Сосредоточенный и напряженный, он вздрогнул и поднял голову.

– Женя, я еще немного порисую и в кровать, – молящим голосом проговорил Александр.

– Хорошо, рисуй, только недолго, – пожала я плечами, обошла столик, взяла один из его альбомов. – Саша, ты не против, если я посмотрю?

– Смотрите, – глухо отозвался он.

Я открыла обложку, и с первого листа на меня уставился какой-то трехликий монстр с изломанным телом, вывернутыми ногами и кровью, стекающей из оскаленных пастей. Рисовал Александр в целом неплохо, но сюжет был выбран не совсем удачный. Особенно хорошо у него получились глаза чудовища. Непостижимым образом с помощью обычного цветного карандаша Александр наделил их осмысленным выражением нечеловеческой тоски, будто чудовище испытывало муку, недоступную людскому разуму. Картинка оставила после себя неприятное впечатление. «Но, может быть, другие будут лучше?» – сказала я себе, переворачивая лист. На следующем листе некие существа, напоминающие оборотней, разрывали на части орущего человека. Картинка обильно пестрела красными тонами. Я быстро перевернула ее, но на другой стороне было еще хуже. Маньяк, только что распиливший женщину на части, держал в одной руке отрезанную голову, в другой – бензопилу. Разрезанное пополам туловище валялось у его ног. Стремясь к достоверности, Александр изобразил даже вывалившиеся из живота жертвы кишки. Шокированная зловещим творчеством недоразвитого художника, я стала быстро перелистывать альбомные страницы. Каждая последующая картинка была чудовищнее предыдущей. Сплошная кровавая мясорубка – отрезанные конечности и невообразимые чудовища. Психически нормальный человек такого точно не нарисует!

– Откуда ты это все берешь? – осторожно спросила я у Александра, показывая альбом. – Я имею в виду чудовищ, трупы…

– Это мне снится. Утром встаю и рисую. Меня мама научила. Она сказала, что если чудовище нарисовать, то оно уже ничего не сможет тебе сделать.