Бывший школьный друг потерял равновесие. Ударившись затылком об угол колонны, он упал и остался лежать. Красная лужица медленно накапливалась на полу. Однако трагедии не произошло. Пашка не даже потерял сознания. Кровь сочилась из содранной с затылка кожи. Впрочем, со стороны всё выглядело иначе…

Будто волна пробежала по столпившимся вокруг поверженного тела одноклассникам. И тут Паша увидел ее, увидел совсем близко. Дама сердца держала носовой платок, отороченный кружевом. Из глаз ее катились слезы. Осторожно приподняв Пашину голову, она приложила платок к его окровавленному затылку. Касаясь губами его лба, носа, губ, она шептала горячо:

– Ты живой, живой, Пашенька? Не умирай, слышишь, не умирай! Пожалуйста!

Владимир стоял чуть поодаль, окруженный своими вассалами, готовыми за импортные сигареты и жвачку исполнить любое желание. Но вид и у них, и у их босса был растерянный. Положение оказалось для юношей новым. Володька никак не ожидал такого развития событий, такого проявления нежности от Ирочки. Только что не было никакого Пашки, и вот на тебе… Как бы он хотел сейчас оказаться на месте поверженного соперника!

И тогда руки и губы дамы сердца принадлежали бы ему.

«Господи, – взмолился он мысленно, хоть и был атеистом, – да я даже умер бы, вот только б на минутку оказаться на Пашкином месте!»

И тут ему ответил внутренний голос: «Знаешь, побереги-ка ты жизнь. Не разбрасывайся ею. Она у тебя одна. И этой минутки она не стоит. Еще успеешь отличиться, глупенький!»

Кто-то из ребят открыл окно и разломил сосульку. Завернув осколки льда в носовой платок, протянул платок Ирине.

– Приложи, не то вся кровь из Пашкиной башки вытечет!

Ирина с благодарностью взглянула на советчика.

– Я приложу лёд к твоей ране, Пашенька.

Она снова приблизилась к «мушкетеру». Лицо её остановилось всего в нескольких сантиметрах от его губ. Руку с платком она держала на его затылке. Другая ладонь опустилась на юношеский подбородок. Тонкий аромат польских духов «Быть может» и слезы дамы сердца, раскаленным дождичком окроплявшие лицо, вознесли Пашу Перышкина на самый верх райского блаженства. О, если б он мог видеть в тот момент собственное лицо! Оно светилось от счастья. Никогда прежде ни с кем ему не было так хорошо, как сейчас с Ириной.

И тут Володька не выдержал.

– Ни дать ни взять – Иисус Христос и Мария Магдалина, рок-опера Эндрю Веббера в провинциальном исполнении!

Он попытался даже затянуть вокальную партию Яна Гиллана, вокалиста «Deep Purple»:

– Джизус Крайст – суперстар!

Получилось фальшиво и совсем не к месту. Ведь Ирочка была музыкантшей. И никогда не фальшивила.

Она подняла голову. Увидев ее глаза, полные боли и ненависти, Кирсанов оборвал свой вой.

– Ну уж… Пошутить нельзя, – выдавил он из себя.

Чтобы не сорваться и не наговорить гадостей, Володька круто повернулся и со своей свитой двинулся к мужскому туалету.

Тем временем холодные струйки воды от растаявшей сосульки побежали по позвоночнику, и Паша как бы выпрыгнул из рая, полного счастья и любви. Ну, еще немножечко… Приподнявшись на локтях, он прикоснулся осторожно к руке Ирочки на своем затылке и прошептал, ощущая прилив жара к щекам:

– Мадемуазель Ирина, мне уже значительно лучше.

Девушка откликнулась на киношный диалог:

– Месье Павел, мне доставляет огромное удовольствие врачевать вашу рану и ухаживать за вами!

Поднимаясь, Паша случайно прижался губами к ее шее и в нос ему ударил знакомый аромат польских духов «Быть может». Чувствуя, как сознание его мутится, он прошептал даме сердца на ухо:

– Ах, мадемуазель, для меня эта рана как награда, ведь я защищал вашу честь!