– Ура! – еле слышно, пересохшими глотками повторили за ним юнармейцы.

Высокие кирпичные стены, окружавшие монастырь, были частично разрушены, повсюду виднелись следы от пуль и осколков. И странно было видеть одиноко стоявшие въездные ворота, запертые кем-то на засов! По обе стороны от них зияли проломы.

Природа не терпит пустоты. Трудно сказать точно, сколько нужно лет, чтобы от развалин монастыря не осталось ни камешка, но за полвека растения бы точно управились. Подрастали кругом березки, раскидывали ветки рябины, а вездесущий орешник разрастался прямо на алтарной части храма, крышах трапезной и колокольни, покосившейся мельницы с почерневшим от времени водяным колесом. Большой пруд строгой прямоугольной формы контрастировал с полуразрушенными монастырскими строениями.

Здесь-то, среди этих стен, Ваня и увидел новое «кино».

В трапезной школьник замер и даже поднес руки к ушам – его как будто оглушили звуки. Почти так оно и было: звуковые фильмы прокручивались кадрами по старой кладке. Эпизоды прошлого листались, точно многотомное собрание сочинений с иллюстрациями. Мозг Ваньки-Черта «считывал информацию» со сводчатых расписных стен помещения.

Пока он, возбуждённый, смотрел «диафильм», измученные долгим переходом по лесным тропам и промокшие до костей ребята легли чуть не вповалку в монастырском подворье.

В трапезную заглянул военрук.

– А, Савушкин, вот ты где! Всё колдуешь! А ну-ка, дуй за дровами. Стемнеет сейчас. Бойцов надо накормить и спать уложить. Смотрю, ты самый бодрый.

– Алексей Сергеевич, здесь ночевать нельзя! – взмолился Иван. – Здесь что-то нехорошее может случиться, когда все заснут! Чую!

– Так, Савушкин, не корми соловья баснями. Здесь я решаю, кто и где будет ночевать. А ваши сказки и былины мы послушаем в следующий раз. Выполнять приказание!

– Есть выполнять приказание, товарищ военрук!

Схватив поржавелый топор, брошенный сколько-то лет тому назад у входа, и потемневшую от возраста корзину для хвороста, Ванька-Черт бросился исполнять приказ.

Слава богу, идти было недалеко: природа сама подошла к монастырю. Собирая хворост, выбирая ветки покрупнее, Иван мучительно соображал, как ему поступить. В голове стояла какофония звуков: страшные крики, стоны раненых, автоматные очереди, взрывы снарядов и гранат… Грохот боя доносился и сюда, к деревьям: сцены в монастырских стенах запечатлелись не только внутри, но и снаружи.

Много повидали, услыхали и запомнили эти камни. Немецкая речь, крики «Хайль, Гитлер!», тарахтение тяжелой техники. И даже запахи. До Ивана донесся вдруг запах солярки. А потом накатил гул работающих двигателей артиллерийских тягачей. Очевидно, в трапезной во время войны располагался немецкий штаб артиллерийского дивизиона.

– Ой! Что такое? – вырвалось у Ваньки.

Прямо у монастырской стены, там, где место было чуть пониже, скрытно был устроен небольшой огород с грядками. Несколько рядков картошки кто-то уже выкопал. Охапкой лежала морковная и свекольная ботва, листья репы. И четко отпечаталась на черной земле подошва немецкого сапога. Очень большого размера! Иван нагнулся, чтобы получше разглядеть след.

Если бы кто с колокольни или монастырской стены увидел в эту минуту Ваньку, он бы подивился, насколько выделялась плешь-метка на затылке, открытая словно нарочно, как бы раздвинувшая шторками копну белокурых волос.

Какая-то тень со свистом, переходящим в рев, налетела сверху и покатилась по земле. Не видя еще этой тени, Ванька ощутил что-то, какой-то щелчок в мозгу, и отскочил. Тем самым спас себе жизнь.

В точности на то место, где он секундой ранее стоял и разглядывал отпечаток сапога, рухнул кусок монастырской стены – несколько сцепленных раствором оштукатуренных кирпичей.