Первой выступает девушка. Волосы у неё жёлтые, канареечного цвета, вполне подходят этому зданию. Глаза густо подведены, линзы голубые, губы тёмно-фиолетовые. Интересный видок. Не осуждаю, но удивляюсь. Парень с туннелями улыбается, глядя на неё. По всей видимости, ещё один поддерживатель. Второй – худенький паренёк затравленного вида. Если он является олицетворением современной поэзии, я бы тоже подошёл на эту, так сказать, должность. Миша следующий – я узнаю его, видел пару фото в сети. Кудрявые волосы вдоль лица, тонкие пальцы, сжимающие листки со стихами, взгляд человека, у которого всё хорошо. У меня когда-то тоже был такой.

Миша принимается читать – голос приятный, высокий, немножко нечёткий. Захлёбывается в словах, и все они, конечно же, о любви. Что ещё писать такому пацанчику? Чувственно получается, ничего не скажешь, довольно талантливо. Я даже завидую. Сам иногда балуюсь стишками, показываю только Славке, вот она и решила, видно, меня отвести на вечер настоящей поэзии. Опускаю руку на Славкину коленку. Освещение здесь отличное, в любой момент кто-нибудь может это увидеть, но так даже интереснее. В конце концов, пока что все неотрывно пялятся на одного только Мишу. Славка тоже смотрит на него, но, тем не менее, улыбается. Хорошая реакция. Моя рука скользит выше, туда-сюда. Я, подобно всем, пялюсь на Мишу. У меня потеет ладонь. Убираю руку со Славкиной ноги. От обилия стихотворства ведёт и подташнивает. Гоша тоже любил стихи, с особым вкусом декламировал Маяковского – это у него было такое для меня наказание. Я Маяковского ненавидел, да и до сих пор не слишком жалую. Даже нежность у него какая-то рубленая, нечеловеческая. Недостаточно нежная, если можно так выразиться.

– Давай свалим после его выступления, – шепчу я на ухо Славке.

– Давай, – соглашается она.

Ещё пара стихов, думаю, ещё пара стихов. Другой девочки с волосами канареечного цвета я уже не выдержу. На воздух, только бы скорее попасть на воздух. Рифма и духота – гремучая смесь. Окно давно закрыто, видите ли, шум мешает зрителям и выступающим. А мне мешает духота. Миша заканчивает – без пафоса, даже слишком скромно. Мне понравились его тексты, но я хотел бы прочесть их в более удобной обстановке. Плохо воспринимаю на слух незнакомое. Мы выходим на улицу вслед за ним.

– Миша! – окликает его Слава. – Здорово было.

Он смущается, и я пока не понимаю, искренне или нет.

– Спасибо. Очень рад, что вы пришли.

– Это Паша, я тебе о нём говорила.

– Да я уж понял, – Миша с улыбкой протягивает мне руку, и я пожимаю её.

Она тёплая, влажноватая и живая.

– Приятно познакомиться, – говорю я.

– Взаимно. Вы извините, мне так неловко, я сегодня не смогу посидеть. Важная пара с утра.

Ему сколько, двадцать? И он беспокоится из-за пары. Золотой человек!

– Давайте завтра пересечёмся где-нибудь? Слав, я тебе напишу. Простите ещё раз, – он приобнимает её на прощание и кивает мне.

– Пока.

Я смотрю ему в спину.

– Славочка, я у тебя сегодня переночую, ладно? Домой не хочется.

Это правда. Отец там, поди, опять развлекается с очередной красоткой. Последний месяц она не меняется.

– Конечно, Паш.

Я достаю телефон и набираю отцу смс. Вроде как надо предупредить.

«Твой папочка в душе», – приходит ответ через пару минут.

Как пошло и мерзко. Как банально. ****ство.

– Пошли? – Славка заглядывает мне в лицо.

Я снова легонько её целую. Потому что необходимо. Потому что противно и одиноко.

– Пошли.

Терпеть не могу метро. Режущие запахи бьют в нос, сквозняки обдувают со всех сторон, и от этого не легче, ни капельки не легче, потому что ты стоишь в футболке, насквозь вымокшей от пота, по вискам течёт, под носом влажно – несусветная гадость. А сквозняк только обеспечивает тебе простуду. Сначала я трясусь в поезде, прижатый с двух сторон необаятельными пассажирами. Справа тётка лет пятидесяти прожигает взглядом сидящую девушку, мол, уступи место старухе, гнида поганая, слева – дяденька раскачивается, уткнувшись в электронную читалку. Что там у него? Донцова, Маринина, Кинг? Надеюсь, Кинг. Подглядываю к нему в экран, любопытно же, что народ читает. Кинг всё-таки – честь и хвала тебе, дяденька. В такой приятной компании я трясусь четыре станции – а потом выхожу, чтобы перейти на другую линию.